это же непопулярная партия, — изумлённо воззрился на меня Пивоваров, — почему тогда не КПСС?
— КПСС уже себя дискредитировала, — пожала плечами я, — как говориться, в одну реку дважды войти нельзя. А вот за ЛДПР может быть будущее.
— Всё равно я тебе не понимаю, — покачал головой мужчина, — почему тогда не другие партии? Эта какая-то несерьёзная.
— Я долго думала, какая подходит, — объяснила я, — с моей точки зрения, это единственная партия, у которой прописана нужная нам цель — возвращение СССР. У остальных, всё, что угодно, но о возвращении СССР нету ни слова. И самый большой плюс, что новый СССР у них планируется на абсолютно новых современных условиях, с учётом всех косяков и ошибок прошлого. Без всей этой глупой навязанной идеологии и мишуры.
— Но Жириновский… это же клоун! — нахмурился Пивоваров.
— О, нет! — усмехнулась я, — поверьте, Пётр Кузьмич, это всё маска. Он отнюдь не клоун. На самом деле он очень умный человек. И хитрый.
Пивоваров посмотрел на меня нечитаемым взглядом и нейтральным голосом сказал:
— Ты решила вступить в эту партию?
— Почему решила? — поморщилась я, — я уже вступила!
Я вытащила значок и удостоверение и показала Пивоварову.
— Ну поздравляю, — равнодушным голосом сказал он, тщетно пытаясь сдержать обиду, — так о чём ты поговорить хотела?
— Об ЛДПР, — сказала я.
— И что? — удивился он.
— А то! Чтобы открыть калиновское отделение ЛДПР, нужно ещё четыре члена. Меня приняли условно. Если я не найду ещё людей, это всё аннулируют.
— И ты хочешь, чтобы я вступил в ЛДПР? — изумился Пивоваров.
— Почему бы и нет? — развела руками я, — причём не просто чтобы вы вступили. А чтобы вы возглавили калиновкую ячейку.
— С ума сойти! — вид у Пивоварова был ошеломлённый.
— Времени они дали не так много, — вкрадчиво сказала я, — так что, Пётр Кузьмич, если вам нужно время на подумать, то до завтра примите, пожалуйста, решение и сообщите мне. Я специально завтра в Дом молитв зайду тогда.
— Да что тут думать! — рассердился Пивоваров, — ерунда это всё! Я и в предыдущие годы в Партию не хотел вступать. Хотя для карьеры это было бы полезно. Но я отказался. А ты на старости лет меня агитируешь!
— Так я же не в КПСС агитирую, — хмыкнула я, — а в ЛДПР. Кроме того, если для вас так всё принципиально, то вы можете сейчас вступить, это быстро, нужно вот эти два бланка только заполнить, ячейку зарегистрируют, а потом просто не будете платить взносы, они потом сами вас удалят.
— Ну, это тем более не серьёзно, — вздохнул Пивоваров и резко изменил тему, без перехода, — а с финансированием что? Поездка в Америку накрылась? Ты поэтому переобулась, да, Люба?
— А вот и нет, — покачала головой я и хитро добавила, — удалось в личном разговоре убедить Арсения Борисовича, что это наши деньги. Правда он выделил только девять мест.
— Ну, ты и лиса, Люба, — изумлённо посмотрел на меня Пивоваров и в сердцах проболтался. — Насколько я знаю, там великие люди лапу на эти денюжки наложили. Желают осмотреть Статую Свободы вместе с женой, дочерью и тёщей. Так что я понимал, что никуда мы не поедем. Точнее, может, и поедем, но не в этот раз. И как это тебе удалось?
— Очень просто, — слегка недоговорила я, — Арсений Борисович пошел навстречу.
— Да ладно! Я этого упыря знаю! Он никогда не идёт навстречу, если не видит выгоды.
— Иногда идёт, как видите, — сказала я и с усмешкой добавила, — тем более однопартийцам.
— В смысле однопартийцам?
— Ну, он тоже в ЛДПР, — сказала я.
Пивоваров потрясённо уставился на меня, крякнул и сердито выпалил:
— Ладно, показывай, где что заполнять!
Я не шла, а буквально парила по дороге домой. Мои радостные мысли текли в такт стеклянному треньканью перелётных птиц, которые готовились в дорогу на юга, и голосили из веток каждого дерева. От избытка чувств я купила у сухонькой старушки возле «Универсама» вязанные носки и пучок чуть подувявших, таких же сухоньких, осенних астр. Они были бледно-жёлтого цвета и слабо пахли. Мне не нужны были ни носки, ни эти астры, но уж больно умоляюще смотрела старушка, уж слишком сильно дрожали у неё руки, когда она отсчитывала сдачу.
Сейчас старикам стало тяжко, пенсий не хватало. Еще те, которые жили в деревне, они как-то выкручивались и даже своим детям в городе помогали. А вот этим…
У подъезда также бессменно несли свою вахту другие старушки, мои соседки.
Увидев меня (явно поджидали), они оживились:
— Люба! — удовлетворённо воскликнула Клавдия Тимофеевна, — как там твои дела?
Я мысленно усмехнулась, понятно, что именно интересует въедливую старушку. А вслух сказала:
— У нас всё хорошо. Скоро съезжаем отсюда.
— Как съезжаете? — охнула Клавдия Тимофеевна, — куда съезжаете? Что прямо всем скопом?
— Все, — кивнула я. — Ивановна совсем нас замучила. Вчера Анжелику обругала, обозвала проституткой. И мать её обзывала. С ума сойти! Моя Анжелика даже слов таких раньше не знала.
— Так, может, она… — начала Варвара Сидоровна, но я жёстко перебила:
— Конечно, хорошо Ивановне над сиротой издеваться. Небось вон Серёгиных детей не трогает, боится.
— Да, Серёгина Ленка с кавалером под ручку сегодня шла! — наябедничала Клавдия Тимофеевна, — и все это видели! Среди бела дня! И куда только в школе смотрят?
— Ну, вот, сами же видите! — кивнула я, — потому что у Ленки родители есть. Отец есть. Пусть бы попробовала она ей что-то сказать. Так Серёга её такими матами вкроет, что мало не покажется. А
