быстро пройти внушительный путь от новика до первого чина.
Я, конечно понимал, что разница между первой и второй ведой может быть куда протяжённее и сложнее, чем между новиком и первачком. Но ведь не настолько же! Меня уже окружали пять трупов, но я не чувствовал, что особо поднялся. Вероятнее всего, что я убил этих оккупантов не своими руками, и не с помощью проклятия. Ведь, по сути, их пристрелил из винтовки дед Маркей, а я лишь снял с трупа дубль печати.
Нужно срочно погружаться во все эти премудрости, иначе у меня реально ум за разум зайдёт! И еще заниматься собственным телом и дрессировать психику, которая основательно сбоила, а ничего с этим не мог поделать. Вот только когда все это осилить? Мне явно не хватает времени. Хотя… Я здесь еще и суток не прожил, а уже успел столько всего натворить, что сам пребывал в шоке.
Я еще раз пробежался «ведовским взглядом» по трупу и неожиданно понял еще одну вещь: с исчезновением проклятия, которое я так ловко поглотил, мертвое тело немца перестало быть источником заразы! Все модифицированные печатью дизентерийные бактерии вновь обратились в абсолютно безвредную микрофлору желудка и кишечника.
Теперь у меня появилась еще одна причина для поглощения всех дублей проклятия — я не только накачаюсь силой по самые брови, но и предотвращу дальнейшее распространение источника заразы. Так сказать, убью двух зайцев одним ударом!
Я подскочил на ноги, едва сдерживая торжествующий крик, и стремглав кинулся к следующему трупу. В одно касание поглотив печать и, не обращая внимания, на очередной едва различимый приступ кайфа, помчался к следующему.
— Чёй-то с ним, товарищ командир? — с ехидной ухмылкой поинтересовался у Сурового дед Маркей. — Бегает, Холера, словно в жопу клюнутый петух?
— Не Холера, а товарищ Чума, — вновь попытался поправить старика командир.
— Один хрен, Евсеич, — вновь не внял дед. — Смори чего вытворяить, паразит! И рожа-то, рожа! Довольная, ках-бухто полуштоф[2] горилки на берёзовом соку замахнул!
— Ну то, что ты, дед, горилку любишь — это всяк в отряде знает, — рассмеялся командир. — А вот что с нашим товарищем Чумой происходит, действительно пока не очень понятно…
Но я пока не обращал на партизан никакого внимая. Впитав третью печать, меня приторкнуло слегка сильнее, словно я после долгого воздержания от курения, сделал первую затяжку. Нагибаться к четвертому трупу я не стал, а остановившись над ним, просто раскрыл ладонь, пожелав, ради хохмы (настроение у меня давно улетело в безоблачные выси), поглотить печать на расстоянии.
И чтобы вы думали? Призрачная проекция силы, не видимая никому, кроме меня, оторвалась от фрица. Растянувшись «струйкой», она направилась к моей ладони, куда и впиталась, словно сигаретный дым в мощную вытяжку.
Ха, а так оказывается тоже можно было? Я направил ладони к лежащему поодаль последнему неподвижному телу. И, без всякого напряга, освободил его от моего саморазмножающегося проклятия. Конечно фашистам это уже не поможет, но для меня факт подобного поглощения стал настоящим открытием!
Может быть, в книгах, доставшихся по наследству от старой карги, всё это и есть, и мне не пришлось бы напрягаться. Но тот факт, что я дошел до всего этого сам, грело мне душу. Черную пропащую душу проклятого колдуна.
— Прав дед — странный он какой-то, — шепнул на ухо командиру товарищ политрук, подозрительно на меня пялясь. — Может, зря мы с ним связались? Надо бы его взять, и допросить хорошенько! С пристрастием…
— С дуба рухнул, Карп? — так же тихо прошептал командир. — Если бы не он…
— Так еще и ничего не закончилось, — ответил политрук. — Один пост — ничего еще не значит. А вдруг это ловушка? Хитрая, но ловушка? Чтобы нас из леса выманить и прихлопнуть одним ударом, фашисты могут пожертвовать и куда большим.
А ведь они и близко не подозревали, что все их разговоры я прекрасно слышу. Слух у меня теперь просто изумительный. Хотя, сомнения политрука мне были вполне понятны. Пришел какой-то хрен с горы, о котором вообще ничего не известно. Ни бумаг, ни документов… А вдруг, действительно, всё это изощренная немецкая ловушка?
— Товарищ Чума? — неожиданно окликнул меня командир отряда. — С вами всё в порядке?
— А в чем, собственно, дело, товарищ Суровый? — Я уже закончил собирать силу из размножившихся печатей, да и эйфория уже в основном схлынула.
— А что вы сейчас делали? — спросил он меня в лоб.
— Оценивал действие экспериментального оружия, — выдал я подготовленную версию.
— И как? Действие? — уточнил командир отряда.
— Вы себе даже не представляете! — восторженно заявил я. — Всё не только подтвердилось, но во много раз превзошло даже самые смелые ожидания! Результат на лицо… Да вы и сами всё видели, товарищи дорогие! — Нацепив на лицо восторженную маску, продолжал я заливаться соловьём. — Во время моей ночной вылазки я заразил всего лишь одного единственного человека! А через час с небольшим полег почти весь гарнизон! С его отдалёнными постами! Никто из них даже не в силах на ноги подняться, а не то, чтобы сопротивление нам оказывать! Понимаете, насколько важными были эти испытания?
— Если оно всё так, как ты заливаешь, малец, — пока молчали командиры, переваривая информацию, в разговор влез неугомонный дедок, — то цены твоему оружию нету! Этаким Макаром мы всех ерманцев к зиме потравим! — довольно закончил он. — Будут знать, как на чужое добро свой поганый рот разевать!
— Если бы, дед Маркей, — решил я немного охладить чрезмерный пыл старика. — Оружие это — экспериментальное. Не совсем доработанное. Для его полного внедрения, и налаживания бесперебойного производства, понадобятся месяцы! А то и годы!
— Какие годы? — неожиданно вскипел старичок. — Ты еще столетия сюды приплети! Если оно вона, как фрицев с ног валит, то бери и внедряй! — Он даже рукой махнул, словно в ней была зажата остро отточенная шашка.
— А вот это уже не мне решать, уважаемый Маркей… не знаю, как вас по батюшке… — решил я немного подсластить горечь старику. Все-таки он — настоящий герой! Такие и в воде не тонут, и в огне не горят! Хоть и под сраку лет, а всё одно воюет, как и пол века назад. Бъет врага и в хвост и в гриву!
— Онисимович, — недовольно сверкнув глазами,
