class="p1">Валил снег, в мареве и холодрыге шел укутанный в тулупы полк пикейщиков. Овчины в Казани куплены, если в деньгах посчитать, то за шкуры и шерсть чуть ли не ордынский выход отдаем. Но, во-первых, часть товаром, а во-вторых, получаем товар в обмен. И это не говоря о том, что Мустафу с его людьми к Москве привязываем крепче крепкого.
Вот будь в степи твердое правление, ей-богу, подумал об уплате выхода. Дешевле же выйдет, чем набеги отражать. Чай, не дураки русские цари были, платил и Иван III, и сын его, и внук, и Годунов, и Тишайший и чуть ли не Петр Алексеевич. Правда, выход дипломатично именовали «подарками», но сути не меняет — регулярный фиксированный откуп от набегов. Может, и нам придется, если Крым поднимется, насчет остальных ханов у меня большие сомнения.
А полк хорош — щиты одинаковые, с московским гербом-ездецом, пики ровные, на каждой конский хвост развевается. Какая-никакая, а от стрел защита. Наконечники устюжской работы, с крюками, можно всадников стаскивать. Коломенский городовой полк не хуже, кони справные, сабли тоже устюжские, сапоги валяные, красота.
Мордва, конечно, с бору по сосенке, кто в чем, у кого сабелька, но больше короткие копья. И лыжи, подбитые лосиной или конской шкурой, чтобы назад не скользили. Опытный воин на них и без палок маневрирует — любо-дорого.
Да, холодрыга. Представляю, каково там бердеевым. Поглядеть бы издали, да нет у меня с собой главного хай-тека — первую и пока единственную подзорную трубу отправили Шемяке. Зато есть кожаный рупор, тоже хай-тек. Рынды у меня чуть не передрались, когда я его демонстрировал по первому разу — еще бы, воеводу вдвое дальше слышно!
Сани с пушками и подъемными щитами, главная ударная сила, при них Басенок лыбу давит в тридцать два зуба.
От Ольгова монастыря, где собиралось войско, до бердеева стана верст пять, дотопали быстро и развернулись быстро. Я только удивился, что по берегам Оки мужики, которые вроде бы должны попрятаться, спокойно косят рогоз. А Голтяй объяснил — рогоз в бумагу идет, примерно на треть замещая льняные и конопляные очесы. Методом проб и ошибок вызнал это ученик Атая-кагазника и последние два года бумажные мельницы рогоз скупают. Причем зимний, он суше и лучше. Но, что особенно порадовало, дошли до этого бумажники сами, без моих подсказок.
Войско споро развернулось — в челе пикинеры, по бокам казаки да мордва на лыжах, сзади конные.
— Федор, а не проще их сразу конями стоптать?
— Снег глубокий, княже, — оторвался от рассматривания диспозиции Палецкий. — Пусть пешцы утопчут, потом и конных пустим.
Но первым в дело пошел Касым — а ну как царевич с царевича уговорит и Бердей сдастся без кровопролития?
Но нет, Касым вернулся ни с чем:
— Биться будет.
Эх, а в Москве сейчас ужин, макароны дают… То есть, митрополит Кормчую книгу редактирует, греки Судебник шлифуют, дочка маленькая, дел за гланды. Куда тут еще воевать? Вот не попади Дима в Шемяку, хрен бы я чего вытянул.
Вдоль берега Листани стоял невеликий пришлый чамбул — замерзшие, без коней, сбитые в непривычный пеший строй, даже луков почти не видать, бесполезны они на таком холоде. Побьем их, как пить дать побьем, да только им деваться некуда, будет бой велик и силен зело. И сколько наших поляжет?
— Федя, попридержи войско. Дай Басенку выступить.
Названный тут же радостно вскинулся:
— Пушкари готовы! Только у нас зелейного припасу от силы на пять залпов!
— Должно хватить. Большим дробом, в упор.
— Само собой! — радостно подхватился Басенок и помчался командовать.
Вот хлебом не корми, дай из пушки стрельнуть.
Взревели трубы, войско медленно тронулось. В оставленным меж колоннами пикинеров проходы устремились сани с пушками, вот они вырвались вперед…
Вот энтузиаст чертов! Слишком оторвался, если, паче чаяния, Бердей контратакует, погинут и пушкари, и пушки! Пушки ладно, отобьем, но за пушкарей я Басенку голову сниму!
Тем временем сани развернулись почти под носом у татар, подняли опаски ради щиты и по взмаху Басенковой сабли пальнули разом.
Жуткое зрелище, когда картечь рвет людей — кровь, ошметки, дикий вой над заснеженным полем…
Большой дроб пробил в татарском строе пять брешей. Пока там оттаскивали раненых да смыкали ряды, пушкари споро перезаряжались отмеренными зарядами.
Взмах!
Второй залп был не так успешен — кто-то пригнулся, где-то уже стояли пореже, но кровищи прибавилось, а двоим так вообще головы снесло. Заколебались татары, а Бердей, видать, просчитал, что его воинство так и выкосят, и повел немногих конных на пушки…
Твою мать, Басенок! За каким хреном ты разрядил третий залп в пеших???
Из-за спин порванных в клочья, но еще стоявших татар уже набирала ход сотня или две всадников на косматых заиндивелых лошадках, а копейщикам еще минуты три минимум тащиться по снегу!
— Илля! — взревело справа.
Касым бросил своих наперерез.
Не успеет!
Успел, как ни странно, Басенок. Четвертым залпом он снес почти всех атаковавших его конных, а там подоспела и подмога.
В основном, чтобы добить посеченных картечью коней и людей — сейчас такое не лечат.
Дальше вязали пленных, да считали потери:
— Резаться никои не стали, дались в руки без боя. Избили только царевича Бердея, и кто с ним был, князя Мишер-мурзу, да князя Азбердея, да князя Ахмета, Казиева сына. А великого князя дворских никого не побило, и московский полки також, и коломенский. Только пушкаря Азея, Неклюдова сына, ожгло.
Ну, так воевать еще можно…
Глава 20. Шумел-горел пожар московский
Зимой 6952 года в Пскове разразился мор. Как обычно, из сообщений хрен что поймешь — «Мрут мужи и жены и малые дети, кому явится железа, то наскоро умирает, а начали помирать в канун Николы Зимнего и мерли всю зиму».
Опухает железа — какая, как, почему? Гадай вот над грамотой…
Хотя гадать нечего, в Опочку, Великие Луки, Торопец, Полоцк, Торжок, Бежецк и Устюжну помчались гонцы с требованием установить карантины и никого в города прежде, чем отсидятся месяц в специально отстроенных на отшибе избах, не пускать. Но все дорожки не перекроешь, да и понятия крепкого о заразных болезнях у людей нет — ну чего зря болящих мариновать? Пусть они в церкви помолятся, все и пройдет, божьим соизволением. Епископ Мефодий устроил крестных ход вокруг города, с допущением к нему всех посаженных в карантины. За что получил сильнейшую выволочку от митрополита и копию срочно переписанного «Домостроя», куда среди прочего добавились и описания карантинных мероприятий.
Не преминул встать в
