лица. Что им сказать, он впервые не знал. Бауэр хотел взглянуть в окуляры, но Зимон отстранил его и включил опускающий перископ двигатель.
– Глубина тридцать метров, – произнёс он, ни к кому не обращаясь.
Такое им лучше не видеть.
Покинув центральный пост, Зимон рухнул на койку командирской каюты и уставился в потолок. В первый раз он сделал то, что делать вовсе не собирался. На рефлексах. Но какого чёрта крейсер атаковал? Заметил перископ? Услышал шум винтов? Маловероятно. Тогда почему? Адэхи не сбалансировал лодку, и мы показали рубку? А бразильский капитан оказался настолько опытным, что лишь по фрагменту опознал немецкую субмарину? Такая версия показалась ему самой правдоподобной.
Но Зимон ошибался. И это была одна из тех нелепых ошибок, последствия которых не проходят бесследно, внося в жизнь множества людей роковые коррективы. Нет, не мог опытный Адэхи допустить ошибку новичка и показать рубку. Всё оказалось гораздо проще. Разгорячённые бразильские зенитчики стреляли по воздушному змею довольно точно, но тот, много раз продырявленный, упорно не желал падать. Гора отстрелянных гильз росла, а вместе с ней росла радость экипажа, единодушно болевшего за упрямого змея. Вскоре смеялись все – от командира до последнего матроса. Это и злило зенитчиков, и подзадоривало. И вдруг наводчик заметил недалеко от крейсерского следа, как ему показалось, бурун, оставленный спиной следовавшего за кораблём кита. И дабы не потерять лицо в борьбе с неуступчивым змеем, он решил показать своё мастерство на более доступной цели. Не мог этого знать командир Зимон. Как и бразильский зенитчик Хосе не догадывался о своей роковой ошибке. Ошибке, которая стоила жизни ему и его экипажу.
– Хартманн, – вернулся в центральный пост Зимон. – Тебе придётся исправить на карте линию пути. Сотри и проложи новую, миль на сто южнее. Никаких записей в бортовом журнале. Бауэр, передайте экипажу, что никакого корабля мы не видели, как и не было никакой атаки. Вы меня поняли?
– Понял, герр командир, – кивнул первый помощник. – Мы действительно ничего не видели. Я слышал взрыв, но пока не знаю, что это было.
– Не было никаких взрывов. Ничего не было. Было лишь тяжёлое плавание. Пусть каждый зарубит на своём прыщавом носу – кто бы там чего ни спрашивал, мы к этому не имеем никакого отношения. Там, в Аргентине, нам бразильский крейсер не простят, а потому всем стоять на своём.
Вахтенные в центральном посту молча потупились, склонив головы. Как обычно, когда складывались сложные ситуации, Адэхи начинал отрешённо зевать, а Бауэр нервно мерять шагами расстояние между перископом и люком в соседний отсек. Два шага к переборке, два шага к опущенному вниз прямоугольнику перископа.
– Зачем вы это сделали? – неожиданно спросил он.
– Тебя забыл спросить, – огрызнулся Зимон.
– Эта ошибка может нам стоить очень дорого. Здесь не берега Англии.
– Потому и говорю, чтобы держали рот на замке.
Сцепив ладони в замок, он задумчиво опустился на скамью и, раскачиваясь, глядел в пол. Неожиданно Зимон поднял голову:
– Где кок?
– Я здесь, герр командир! – заглянул Мартин.
– Что осталось в моём неприкосновенном запасе?
– С десяток бутылок вашего любимого «Шато Лагранд». Я храню вино под замком в подволоке.
– Налей мне стакан и раздай всё остальным.
Оглянувшись, Зимон невесело улыбнулся:
– А как хорошо начинался день.
Глава двенадцатая
Аргентина встречала стеной проливного дождя. Вечернее небо разверзлось водопадом, заливая рубку пенистыми водоворотами. Промокший до нитки Зимон стоял на мостике по щиколотку в воде. Он отказался от предложенного плаща и, не отрываясь, глядел на вырисовывающийся в дымке силуэт боевого корабля. На рейде он был единственный, кто мог угрожать его лодке. U-396 медленно прошла буи, обозначающие границу порта Мар-дель-Плата, и направилась в сторону береговых пирсов. Пришвартованный к бочке танкер под уругвайским флагом попытался вызвать их на связь, семафоря ручным прожектором, но Зимон не ответил. Всё его внимание было приковано к боевому кораблю. Глядя на его тяжёлые стволы орудий, Зимон классифицировал корабль как вспомогательный крейсер. С крейсера лодку тоже заметили, но пока не выражали никакой агрессии. Пушки замерли стволами вверх, тревожный ревун молчал, а с ходового мостика, не скрывая удивления, их разглядывали в бинокли сразу несколько человек. Зимон приветливо помахал фуражкой, затем указал на флаг Кригсмарине и сцепил руки в дружественном замке. Ничто так не доказывает миролюбивые намерения подводной лодки, как построившийся на палубе экипаж. Это будто демонстративно протянутые пустые ладони и вывернутые наизнанку карманы – да, я опасный воин, но сейчас уязвим как никогда, и этим показываю, что мои намерения миролюбивы, подобно полёту хрупкой бабочки, и чисты, как слеза младенца. Вскоре аргентинский крейсер остался за кормой, и Зимон облегчённо выдохнул. Теперь их путь лежал по открытой акватории порта на свет маяка, и он разрешил промокшему экипажу спрятаться в лодке. Выбрав на рейде свободное место, U-396 стала на якорь. Сигнальщик несколько раз подряд передал, что вызывает на борт руководство порта, а Зимон спустился вниз, открыл бортовой журнал и, чувствуя, что делает это для истории, вывел чётким каллиграфическим почерком: «16 июля, 16.30 по местному времени, порт Мар-дель-Плата, конец плавания». Он был уверен, что заполняет журнал в последний раз, а потому, подумав, не сдержался и дописал: «Отдаёмся на волю Господа и милость правительства Аргентины. Командир U-396, капитан-лейтенант Хильмар Зимон», затем аккуратно закрыл журнал и так же аккуратно поставил на полку. Не покидало тяжёлое предчувствие горького финала, но он гнал его прочь. «Хуже не будет, потому что хуже быть не может! – уверял он себя, глядя на распростёршего крылья на обложке орла. – Всё страшное уже позади, а неизвестность не всегда скрывает опасность. Что может быть паршивее для подводника, чем грохот рвущихся над головой глубинных бомб? Да, сжимается от страха сердце, когда глядишь на содрогающиеся под взрывами рёбра лодки, но по-настоящему подводники боятся лишь одной бомбы, той, которая проскользнёт рядом с бортом, а затем грохнет молотом и навсегда отправит на дно. Но если уж миновала тебя чаша сия, то и волноваться больше не о чем!»
Когда уже начало темнеть, дежуривший на мостике штурман крикнул в люк:
– Герр командир, к нам гости!
– Давно пора, – проворчал, поднимаясь, Зимон.
Он встряхнул промокшую насквозь посеревшую командирскую фуражку и, поморщившись, водрузил её на голову – этикет требовал с первых мгновений встречи обозначить, к кому прибывшие обязаны обратиться за разрешением подняться на борт. Выбравшись наверх, он увидел, как, размазывая механическими щётками по стёклам крохотной рубки льющуюся с неба воду, к лодке медленно приближается портовый буксир. Неумело развернувшись
