гадость полковнику Стейси? Сразу отправили бы мне!»[1037] «Я подумал, что нет повода», – ответил на это Массон. Хаммерсли «сказал, что это недостойный поступок». «Я того же мнения», – ответил Массон[1038].
Когда индийские газеты узнали о причине ареста, никто не поверил. «Массон, – писал один из журналистов, – находясь в заключении у капитана Бина, имеет полную возможность подправить свои записи, чтобы – улыбнись, любезный читатель! – заняться политическими интригами против британских властей! Дон Кихот, принявший кухарку за герцогиню, не более абсурден, чем этот фарс. Мистер Массон – ученый с большой буквы, он не убоялся бедности, опасностей и безвестности, лишь бы не прекращать свои любимые исследования. Ни один поступок в его карьере, насколько известно, не говорит о желании богатства и отличий, скорее об удивительном равнодушии к тому и другому. Но даже будь у него эти склонности, заниматься политическими интригами не в его силах. Сама мысль о том, чтобы бедняга Массон, одинокий, без друзей, годами занимавшийся скромным и опасным делом – поиском монет, вдруг заделался изменником и повел русский отряд освобождать Калат, уверены, никому не придет в голову, но именно из этого исходят сейчас в Кветте [Бин]»[1039].
К горю капитана Бина, он быстро стал национальным посмешищем. Мысль о том, что он дрожит от страха, как бы робкий археолог «не выудил из кармана 200 русских, не захватил казну и не заменил Юнион Джек двуглавым орлом Московии», представлялась индийской прессе достойной осмеяния[1040]. «Характер мистера Массона, – писали в индийской прессе, – известен и не подлежит сомнениям»[1041]. Человека, арестованного теперь за шпионаж во вред Ост-Индской компании, сама Компания назначила раньше главой разведки в Афганистане, «признавая его ум и то, насколько ценно его общество»[1042].
Индийские газеты редко соглашались друг с другом, но в этот раз ни у одной из них не было сомнения, что «еще ни разу нам не доводилось сталкиваться со столь чудовищной предвзятостью»[1043]. Эта тема «обсуждалась в газетах по всей Индии, которые единодушно отвергали и высмеивали малейшие подозрения, бросающие тень на этого человека»[1044]. «Газеты Дели и Агры превращают вас в настоящего льва», – подбадривал Массона Стейси[1045].
Бин, несомненное посмешище всей страны, уверенно превращался в посмешище всемирное. Обвинители Массона, писала Bombay Times, «придумали себе знаменитость, чего могло бы не случиться, прибегни они к иным средствам или выбери менее удачный объект для преследования. Как же будут издеваться французские академики над системой, ставящей на ответственные места людей, способных до такой степени заблуждаться! Как прыснут студенты в Петербурге; как будут хохотать многомудрые немцы, посвятившие тома описанию открытий Массона!»[1046]
Все это радовало Массона, но никак не меняло того факта, что он продолжал сидеть под замком. Дни превращались в недели, недели – в месяцы. «Меня сторожат день и ночь. Я не знаю, какие приказы им отдают, потому что не забочусь узнать, но мне известно, что некоторые из них докладывают капитану Бину, кто меня навещает, когда я отправляю письма с “дак” [почтой] или кому-нибудь лично. Эти письма показывают какому-то важному чиновнику, и он записывает, кому они адресованы»[1047]. Бин и Макнахтен упорно искали хоть что-нибудь в подкрепление своих подозрений и инструктировали клерков Ост-Индской компании в Бомбее рыться в архивах, чтобы добыть документы, инкриминирующие Массона[1048]. «Я испытываю отвращение оттого, что обречен существовать в неволе неизвестно сколько времени, – писал Массон, – завися от милости колониального чиновника в Кветте, моего тюремщика»[1049].
19
Граница
В горах, нависающих над Кветтой, пошел снег. Было уже начало ноября 1840 года, а Массон по-прежнему мерз в своей «зловонной» тюрьме и из последних сил сдерживал слезы[1050]. Когда-то ему удалось поделиться с миром своими рассказами, и мир оказался покорен ими. Но теперь Массон превратился в узника чужой лжи, и все его попытки освободиться ни к чему не приводили. Чарльза Массона создали его рассказы. Теперь они его уничтожали.
3 ноября проснувшийся Калат обнаружил, что к городу подступает британская армия. Внутри городских стен люди зарывали все ценное, что у них оставалось, и молились о том, чтобы выжить в тот день. А потом произошло нечто странное. Британцы не стали нападать. Вместо этого командиры, полковник Стейси и генерал Нотт, «прислали свои воззвания, в которых заверяли жителей, что если те будут тихо сидеть по домам, то они сами и их имущество останутся в целости, грабежей и насилия не будет, все убытки будут возмещены»[1051]. После нескольких часов переговоров ворота города открылись, и Калат заняли без единого выстрела. Тихоня и книгочей Стейси всегда служил своим сослуживцам-офицерам мишенью для насмешек. «Считалось, что он не наделен военными талантами. Реальность доказала противоположное»[1052].
Всю кампанию спланировал из собственной камеры Массон. Стейси докладывал: «Считаю, что обязан большей частью успеха [Массону], направлявшему мои действия»[1053].
Завладев городом, Стейси занялся поиском утраченных бумаг Массона. К наступлению темноты он уже отследил одну из пропавших записных книжек своего друга. «Я аккуратно ее отложил, – написал он. – Сделаю все возможное, чтобы разыскать книги»[1054].
Лавдей был убит собственными стражниками за несколько дней до этого. Британцы нашли его «голое, не считая исподнего», тело – почти одна кожа да кости, почти отрубленная голова[1055]. Воспоминания о его правлении казались Калату кошмаром. «Каждый, – рассказывал Стейси Массону, – только и говорит что о злоупотреблениях им властью»[1056]. По меньшей мере двое «умерли от укусов его собаки»[1057]. Одной из излюбленных забав Лавдея было пригласить к себе в дом самых влиятельных людей Калата, тепло их принять, а потом со смехом таскать их за бороды из комнаты в комнату[1058].
За спиной у Ост-Индской компании была долгая история зверств и столь же долгая история стараний их скрыть. «Если бы ты видел, столько всего скрыто за кулисами, чего я только не повидал с тех пор, как стал писарем, – написал однажды Массону Джефсон, – то поразился бы, насколько беспринципны образованные люди, претендующие на высокие и благородные чувства»[1059]. Но затушевывать правду о Лавдее Стейси и Нотт не стали. В их докладах перечислены отталкивающие подробности содеянного им[1060]. В Калькутте затруднялись решить, что хуже: жестокость Лавдея или то, что правда о ней широко разошлась. «Его Светлость, – записал секретарь правительства Индии Томас Мэддок, – весьма встревожен»[1061].
Ост-Индская компания попыталась опередить волну, распространив среди редакторов газет и чиновников правительства слух, что Лавдей был сумасшедшим, а в его семье была предрасположенность к безумию»
