произвели его в Болгарии. Произвели и в Союз не поставляли. Сейчас их продукция несколько отличается от нашей по внешнему виду, а тогда братушки просто копировали нашу модель.
— Погоди, я видел второй пистолет с теми же буквами, только номер другой. Его тоже у нас не могло быть?
— Весь тот год к нам не попал. — Спец, приведенный за ручку Онегиным, говорил уверенно, не обращая внимания на предмет, лежащий перед ним и опровергающий смысл сказанного.
— Выходит, что попал. — Задумчиво резюмировал Пётр. — А если вспомнить тот польский ППС-43…
— Какой? Можно посмотреть?
— Нет, Сергей Витальевич, книжка сейчас на руках. Как сдадут, почитаете. — Онегин со значением посмотрел на меня. Шутник тоже нашелся, «сдадут». А может я еще не начитался?
— Спасибо большое за рассказ, стало гораздо яснее. Или нет…
— Да уж, Жорж, яснее не стало. Выходит, наши союзники гонят со складов своё оружие на нашу территорию. Не в рамках поставок по линии СЭВ и Варшавского договора, а нелегально. И попадает оно в руки криминала.
— Угу. В лучшем случае. Если не к бойцам «спящих» ячеек. Украина, Азербайджан… Я бы дал установку поискать такого типа стволы и их историю. Но кого я учу?
— Верно, Жора. Пиши еще одну докладную записку на моё имя конкретно по оружию. Как ты умеешь, со своими мыслями, предположениями, конкретикой. И в этот раз не ври.
— Что, совсем не врать?
— Совсем. И ладно, второй пистолет можешь не сдавать, если он тебе так нужен. Только не заиграйся.
Второй, это он про «Макарова-болгарина»? Или про тот «ТТ», про который я типа не говорил? А тот «Токарев» в Туле лежит на всякий случай. Ярл будет рад усилению своей бригады, когда я подгоню ему пистолет. Потому как на самом деле времена перестают быть томными. Еще минут пять поговорили по поводу поиска канала поставки в Союз огнестрела через границу с братскими странами. Видал я таких братьев. И что обидно, нельзя им предъявлять резко, сейчас ситуация как в мае сорок первого — все в Комитете понимают, к чему дело движется, но провоцировать — только ускорять беду. Не совсем все, а те, кому положено и у кого голова варит. То есть почти всё Второе Управление и руководство остальных.
— Жорж, не уходи пока. Еще один вопрос освети чисто для общего развития. — Буквально выдернул меня от двери Пётр, когда я выходил из кабинета вслед за экспертом по оружию.
— Тогда чаем напои, что ли.
— Уговорил, садись. И расскажи мне, что вы за акцию устроили в канун годовщины Октября.
— Да ничего такого, просто Корчагин подкинул идейку, что первый номер газеты стоит пропиарить. В смысле организовать ему рекламу, движ и капитальную засветку в информационном поле.
— Фу, как много слов об одном и том же. Акция рекламная, значит. А ты в курсе, что конкретно он там устроил?
— Ну да, поставили студентов на перекрестках продавать газеты с рук. Да там всего-то тысяча экземпляров была — чисто для озвучки события.
— Ну так радуйтесь, озвучили. Ты знал, что все продавцы нацепили красные банты?
— На волосы?
— На полосы! На грудь повесили, революционеры недоделанные.
— Ну так чего, нормально, я считаю. Два дня до Седьмого ноября, молодцы.
— А плакат «Вся власть Советам» — это тоже нормально?
— Да ладно, я бы знал! Наврал тебе кто-то.
— Я даже скажу тебе, кто наврал. «Дейли телеграф», вот, полюбуйся. Мне добрые люди газетку подогнали из посольства. — И Онегин положил на стол ненашенскую газету.
Действительно вся власть Советам… не манифестация, не одиночный пикет сбрендившего студента. Просто плакат в честь праздника Великого Октября, висящий на стене позади девушки с пачкой газет в руках. Позади группки покупателей этих самых газет. И как сняли, аспиды: кроме этих больших букв на плакате вообще ничего не видно!
— А, ну это не страшно! Я думал, там реально митинги были, а это просто плакат. Он там еще до газет висел, небось, недели две. Подумаешь, в одном месте «Вся власть Советам!» Во всех остальных «Партия наш рулевой», никто внимания не обратит на совпадение.
— Я так не думаю. То есть не подозреваю умысел. Но англичане уже заметили твою газету и лозунг. А теперь заметят их газету с фотографией.
— Думаешь, будут проблемы?
— Думаю, они клюнут. Начнут проверять, чьи уши выглядывают за спиной корчагинцев, чья идея, чьи интересы…
— А чья идея? Журфак с инициативой пошёл в «Молодую гвардию», там инициативу поддержали, ЦК ВЛКСМ сонно пробубнил, что им пофигу… Думаешь, на Мишу выйдут враги?
— Могут выйти. Не могут не постучаться, эти суки сейчас во все дырки лезут. Так что…
— Сворачиваем активность?
— Ха! Наоборот! Расставляем капканы. Ты вообще, как думаешь, согласится Михаил расширить формат участия в операции?
— Предлагаешь его того… в резерв Комитета офицером?
— Ну и а что, в отличие от некоторых, у него скоро сборы, присяга, лейтенантские погоны маячат.
— Я не знаю, по характеру он скорее конформист и приспособленец, чем идейный пацифист. Причем талантливый приспособленец. Если будет уверен, что через год-два Комитет не разгонят, если перспективно и выгодно… то вполне.
— Ну тогда тебе и карты в руки.
— Погоди, Пётр, так тогда газета — это тоже ваше детище, а не Долгова?
— Наше, Жорж. В широком смысле слова наше. Пойди угадай, где кончается идеология и начинается противодействие вражеской разведке. Но я тебе этого не говорил, тебе не надо знать масштаб операции.
— Угу. А то поймают враги, начнут пытать. Вот когда пожалею, что мне не доверили Главную Тайну.
— Балабол ты, Милославский. Уже, почитай, до пенсионного возраста дожил, в серьёзности ни на грамм.
— До пенсионного? Блин, так мне тогда пенсия положена!
