тем же самым самостоятельно. Организовывать мероприятия без довлеющей над головой Администрации города, а как предприниматель…
Пляж, на который мы приезжаем, совершенно пуст.
Я переодеваюсь на заднем сидении машины. Когда, закутанная в плед, выхожу из нее, Артур уже сидит на раскладном стуле на берегу. На голову он накинул капюшон толстовки, а бомбер застегнул под самое горло.
На коленях у него сложено полотенце, на гальке возле стула лежит фонарь, хотя видимость здесь отличная благодаря недавнему благоустройству.
Если и будет шторм, то до него еще далеко. Палачёв того же мнения, раз позволил мне раздеться.
Отдав ему плед, я остаюсь в одном купальнике. Сбросив рядом со стулом угги, с замиранием сердца смотрю на темную бурлящую воду. Когда в нее вхожу, холод иглами впивается в кожу. Я успеваю тонко пискнуть, прежде чем дыхание спирает.
Беспорядочно шевеля руками и ногами, визжу. Меня с головой накрывает маленькая волна, выбравшись из-под которой я пулей вылетаю из воды…
Артур кутает меня в полотенце, как только оказываюсь рядом. Активно трет плечи и спину, разгоняя кровь, пока я стучу зубами, пытаясь попасть ногами в угги.
— Снимай купальник, — велит, накидывая мне на плечи плед.
Копошась под пледом, я негнущимися пальцами стаскиваю с себя мокрую ткань и жадно впитываю тепло большого сильного тела, когда Палачёв поверх пледа закутывает меня в свой бомбер, прижав к груди.
Я смеюсь.
Тепло постепенно возвращается в каждую клетку, и этот контраст сумасшедше бодрящий.
Сжимая вокруг меня руки, Артур дает мне возможность прийти в себя. Восстановить дыхание и согреться, прежде чем отправимся в машину, где печка работает на полную.
К тому времени, как покидаем пляж, я отогреваюсь окончательно. Переодевшись в спортивные штаны и толстовку, наслаждаюсь подогревом сидения под собой. Адреналиновая бодрость сменяется усыпляющей расслабленностью. Когда машина паркуется у знакомых ворот, я понимаю, что уснула.
Встряхнувшись, прошу:
— Передай маме, что я завтра к ней заеду…
Промычав “угу”, Палачёв покидает салон. Его темная фигура скрывается в калитке, и уже через пять минут он появляется оттуда снова, неся на руках маленькое вертящееся создание — нашу дочь.
В свете фар мелькает ее черная беретка, красное пальто и полосатые колготки.
Отстегнув ремень, я перебираюсь на заднее сиденье, в ожидании, пока Артур посадит дочь в детское кресло.
— Мама, — звенит ее голосок. — У бабы вода пипит!
Пристегивая Василису к креслу, я слушаю сумбурный лепет о том, чем она занималась в гостях у бабушки, и ослабляю на ее шее шарф. Целую теплый висок дочери, ее губы мажут по моей щеке и на них что-то липкое. Судя по всему, блеск для губ.
Моя беременность и рождение дочери перевернули вверх дном нашу жизнь, ведь это было не запланировано, но ни разу в жизни я не жаловалась на то, что это случилось именно так.
Нашей с Артуром дочери два года. Я стала мамой в двадцать четыре.
Из-за этого мне пришлось уйти из “Четырех сезонов”, а потом и вовсе про работу забыть, но я могла бы начинать сначала хоть сотню раз, если это цена того, чтобы сейчас целовать маленькую пухлую ладонь.
Но Палачёв, кажется, решил, что должен любыми способами компенсировать мне то, что из-за Василисы я была вынуждена оставить свою первую работу, а на вторую могу тратить не больше четырех часов в день.
Словно покупкой того отеля хочет компенсировать мне то, что я компенсировать никогда не просила. Ни тот выбор, который сделала семь лет назад, ни тот, который встал передо мной, когда я увидела две полоски на тесте. Хотя это и не выбор был вовсе. Скорее испуг. Я жутко испугалась. Ответственности, материнства, всего, а потом просто поняла, что счастлива…
Дома мы с дочерью сразу отправляемся в ванную. Ей скоро в постель, так что после купания я заворачиваю Василису в махровый халат и вручаю Артуру, ведь мне тоже не мешает принять душ.
Дочь дремлет вместе с ним на диване к тому времени, как, высушив волосы, я выхожу из ванной. Еле-еле поднимая тяжелые веки, она сопит у него на груди и что-то бессвязно бормочет, пока длинные пальцы отца играют с ее кудряшками.
Артур относит ее в постель, когда возвращается, на обеденном столе его ждет подарок.
Почесав грудь, он смотрит на маленькую коробку, перевязанную красной ленточкой.
— Что это? — спрашивает, посмотрев на меня.
— Открой, — говорю, сложив на груди руки.
— Подарок? — удивляется. — Я какой-то праздник пропустил?
— Нет. Это без повода.
Он возится с коробкой. Срывает ленточку, рвет бумагу. Внутри часы, на которые я потратила свою полугодовую зарплату.
— Там гравировка, — подсказываю.
— Моему единственному, — читает. — От счастливой жены и матери.
Мы смотрим друг другу в глаза, и Артур констатирует:
— Я в восторге.
Обойдя стол, я подхожу и забираю у него часы. Он послушно ждет, пока надену их ему на руку. Наблюдает, как я любуясь контрастом титанового корпуса и загорелой кожи.
— В самый раз, — замечаю.
— Так ты счастливая женщина? — уточняет.
— Да.
Это не то признание, которое могло бы его шокировать, но он выглядит по мальчишески довольным.
В последнее время побыть мальчишкой у него получается не часто. Чем крупнее становится его бизнес, тем серьезнее он начинает относиться к людям и вопросам. Он становится старше. И это я тоже в нем люблю…
Всегда, когда бы меня не заносило, он решал проблему с феноменальной рассудительностью. Иногда заводя меня этим еще больше. А потом просто ждал, пока меня отпустит, и я начну рассуждать так же здраво, как он. Эта тактика порой злила меня, заставляла чувствовать себя глупой девчонкой, но всегда срабатывала.
— Ты только что меня осчастливила, — сообщает Палачёв.
— Тогда теперь твоя очередь…
Усмехаясь, он упирается кулаками в стол вокруг меня и интересуется:
— Чего изволите?
Опустив руку, кладу ладонь на его пах, касаясь через спортивные штаны.
— Хочу долго и жестко, — сообщаю.
Артур вздрагивает.
— Как? — переспрашивает с широкой улыбкой.
— Долго, — повторяю. — И жестко…
— М-м-м, — тянет. — Легко. Но там маленькая мисс ультразвуковой локатор. Боюсь сегодня не получится. Как насчет сдать ее на следующие выходные и махнуть куда-нибудь?
Смеясь, я забрасываю руки ему на шею. Прижимаюсь к ней носом.
— Сам же страдать будешь, — фыркаю.
Он снова смеется.
Это так.
Мы пытались “сдавать” дочь родным не один раз, но всегда это заканчивалось тем, что мы прерывали свой отдых раньше срока. Мы никак не научимся без Василисы расслабляться, вместо этого волнуемся и по ней скучаем.
— Попытка не пытка, — говорит.
— Лучше подари мне “Шанель”, — сдаюсь. — Сумку. Хотя бы подержанную…
