бы для моего ослабленного переходом организма гигантскую сложность.
А вот стопы стоило поберечь, если бы я порезался или поцарапался о острые камни или коряги на дне, то я точно сегодня бы не дошел до цели.
Поначалу, когда я только вступил в ручей, меня колотило от холода так, что зуб на зуб не попадал. Я словно был охвачен лихорадкой. Крупная дрожь волнами ходила по телу, не давая ступить шагу.
Но понемногу я привык, как привыкают к холодной воде под душем, хоть чувствительность кожи на ногах снизилась и все тело покрылось пупырками гусиной кожи, мне удалось взять себя в руки.
Дрожь не прекращалась, но теперь она была мелкой, обняв себя руками и подняв плечи я с Латкинской ножовкой за поясом пошел по каменистому дну.
Мне удалось ни разу не споткнуться и я ловко взобрался на островок.
Спасибо погоде, в воздухе ни ветерка, ни дуновения, иначе, я совсем бы промерз до самых костей.
Когда я начал складывать заготовленное топливо для костра, то увидел как волк появился на белом пологом берегу у моих вещей.
Он то подбегал к рюкзаку, обнюхивал его то отбегал посматривая в мою сторону.
— Проваливай, мерзкая тварь. Если ты сейчас же не уберешься, я вернуть на берег и отпилю тебе башку вот этой вот пилой.
Я помахал в воздухе полотном, которое держал в руках.
Потом слепил снежок, замахнулся и запустил его в животное и криком:
— Там нет ничего интересного для тебя. Я тебя убью!
Я промазал, но сумел отогнать волка от вещей. Впрочем он довольно быстро потерял к ним интерес, потому что там не было ничего съестного, и он скорее подбегал понюхать.
Его странное поведение настораживало меня, но взвалив вязанку на плечи я отправился в обратный путь с островка.
Только бы не упасть, не ухнуть в воду. Это было бы очень не приятно.
Я поддерживал свое равновесие, осторожно ступая и нащупывая под ногами ровные или устойчивые участки на которые можно было опереться.
Пару раз меня сильно качнуло, но чудом удержался. На третий раз,чувствуя, что я завалюсь вперед со всеми своими дровами, я присел. Мне все же пришлось намочить верхнюю одежду.
Волк увидев мое приближение отбежал на безопасное для меня расстояние и залег между камнями. Я выбрался на берег в надежде быстро разжечь костер и согреться.
Но достав спички я из нагрудного кармана я понял что они полностью отсырели и совсем не годились для того чтобы разжигать костер.
Сначала меня охватила легкая паника, волка будто почувствовав это снова встал на свои четыре лапы.
Я показал ему дулю, сложенную из большого указательного и средних пальцев.
— Не дождешься.
Достав дрожащими руками запасную одежду, я вытер насухо всю поверхность тела и быстро переоделся. Сразу стало немного теплее.
Где там в недрах рюкзака у меня должна была лежать шерстяная шапка, которую я никак не мог найти, в которой был спрятаны резервные спички.
Я переживал не выпала ли она у меня, но через пару секунд выловил ее из рукава вязаного жакета.
— Вот они, родименькие не зря я вас прятал!
У меня в руках лежал коробок с десятью спичками, которые я заранее предусмотрительно отложил в маленькую жестяную коробочку из-под монпансье и обернул листом вощеной бумаги.
Через пол часа я заваривал кипяток и сушил вещи. Можно было сказать, что я был счастлив в том момент.
Мне показалось, что волк наблюдая за тем, как человеку удалось разжечь костер даже как-то приуныл и удалился так, что я его перестал видеть.
Он не ушел, но на этот раз моральное превосходство было на моей стороне.
— Не по зубам я тебе, не по зубам. Я не Латкин, — громко повторил я зверю. Мне даже показалось, что он ответил, что-то типа «как знать, мы это еще посмотрим», но это скорее всего был воображаемый ответ, который можно словить и от голода и от одиночества.
Чай оказался очень кстати. Я растворил большой кусок сахара в кружке. Тепло разливалось по телу, а потрескивающий сырыми дровами костер сильно дымил и привносил в текущий момент спокойствие.
Я почувствовал, что могу встать и идти дальше.
Не стал рассиживался, и согревшись, уже через час бодро зашагал в направлении зимовья.
К нему я пришел примерно через пять с половиной часов. Я увидел небольшой сруб в бинокль километра за три. Он стоял почти в центре большого плато на опушке тундровых зарослей с низкими растениями.
Издалека он казался кораблем в море снега. Я удивился, что его стены не занесло полностью снегом.
Я представил, что это большое судно, пришедшее мне на помощь.
Волк с момента, когда я развел костер и выпил чая с сахаром на последней стоянке больше не показывался.
Может быть даже он послушал меня и ушел. По крайней мере на душе было легко и я больше не ощущал что он преследует меня.
Хотя я очень сильно устал последние километры дались мне очень легко. Словно и не было того глубокого снега, в который то и дело проваливались мои ботинки, этих несколько суток тяжелейшего пути.
Будто вовсе и не бывало больной ноги, смерти Латкина, который оказался порядочной сволочью, но к которому я успел привязаться душой.
Теперь, как говорят в народе, передо мной забрезжила надежда. Зимовье ждало меня, оно звало и манило.
Всю дорогу к нему, точнее с того момента, как я увидел добротный деревянный сруб, я представлял себе, что найду внутри продукты, патроны и все необходимое для жизни.
Почему-то казалось, что внутри будет большая русская печка, обязательно с огромной овчиной, на которой можно будет спать и ею же укрываться.
Кадушка деревянная с водой, свечи стол лавки и книги. Хорошо, если еще есть баня, хоть по белому, хоть по черному.
Вот такое просто представление о загородном комфорте у советских геологов. Никаких джакузи и хамамов, тостеров, микроволновок и ванн.
Подходя поближе, я ненадолго останавливался, и наученный горьким опытом с Латкиным, вглядывался в бинокль, пытаясь разглядеть не живет ли кто в зимовье.
Но судя по внешним признакам там никого не было. По крайней мере входная дверь была занесена снегом и судя по снегопаду в последние двое суток в дом никто не заходил и из него не выходил.
Последний километр был взят почти галопом.
Я приближался и с каждым новым шагом силы прибавились, под конец я чуть ли не бежал делая большие шаги в снегу
