Тэррик сказал, змеи уверены в том, что через Шерберу богиня и начнет говорить с остальными. Ее разум должен быть чист, а сердце — крепко, пусть даже и будет оно колотиться от страха.
— Помнишь ту ночь, когда ты спасла меня, Чербер? — спросил Тэррик, наблюдая за тем, как она одевается, сидя на постели. — Помнишь ту смерть, который ты отдала меня, чтобы забрать обратно?
— Да, — сказала Шербера.
— Это было в пророчестве, о котором рассказал мне вчера Харзас. Помнишь, что мы делаем, чтобы освободить погибших воинов от магии, которая в них осталась?
— Мы сжигаем их, — сказала она, но не стала спрашивать, было ли это в пророчестве. Она помнила: было.
— Ты должна довериться мне, Чербер, — сказал Тэррик. — Если ты не поверишь мне, ничего не выйдет.
— Но почему? — удивилась она.
Он приблизился, положил руку ей на голову и скользнул вниз, пропуская меж пальцев пряди коротких рыжих волос.
— Твоя магия поведет магию остальных акраяр за собой. Ты должна позволить ей это. Помнишь, как в тот день, когда она вырвалась и убила Хесотзана? Если не ты не поверишь мне и не позволишь магии освободиться, она вырвется на свободу и убьет нас всех. Змей. Воинов. Возможно, даже драконов, потому что ты соберешь в себе магию всех акраяр, собранную ими за все время этой войны.
— Это тоже было в пророчестве, которое рассказал тебе Харзас? — спросила она все же, и Тэррик кивнул.
— И в пророчестве птиц и вервес. И в пророчестве каждого народа, который пришел сюда, чтобы сразиться с зеленокожими вместе с нами. Они все видели огонь и смерть в этом огне. И только от вас зависит, будет ли после этой смерти жизнь. Мы сделаем то, что сделала однажды со мной ты, Чербер: мы отдадим вас смерти и вернем обратно, но ты должна нам это позволить. Ты знаешь, что это возможно, Чербер. И ты видела, на что способна твоя магия, когда ей кажется, что тебя нужно защитить. Инифри показала нам путь. Нам осталось только пройти его.
Инифри показала им путь, сказал Тэррик.
Неужели все, что происходило с ними до этого, было частью ее плана? Неужели та страшная рана Тэррика, смерть Номариама, смерть Хесотзана и ее, Шерберы проклятье, убившее предателей в один день — звенья невидимой оку цепи, которая тянется от самой их встречи и до сегодняшнего дня, часть замысла богини, которая будто забавляясь, то и дело подводит их к краю и дергает за эту цепь, не давая свалиться в бездну?
А что будет с ними завтра, когда этот путь закончится, и они больше не будут нужны Инифри?
— Чербер.
Шербера знала, что Тэррик угадал ее мысли, но все равно не ответила, когда он ее позвал.
— Когда я вернусь с края бездны, я уже не буду акрай, — сказала она, глядя все так же перед собой, но на последних словах не выдержала и, замедлив шаг, поглядела в его лицо. — И клятва, данная вам, уже потеряет свою силу.
— Да, — сказал Тэррик. — Так и будет.
— И что это будет значить для меня? — спросила она.
Его лицо, треугольное лицо, выражением которого он так хорошо владел, совсем не изменилось.
— Ты будешь вольна остаться со мной или уйти с тем, кого выберешь сама.
Он знает о Прэйире, поняла она. Он знает о Прэйире, а еще он помнит о том, что если она, Шербера, уйдет от него, то вместе с ней уйдет надежда на возрождение его рода... и все же Тэррик отпускал ее.
Прямо сейчас он отпускал ее, потому что любил.
Его слова продолжали звучать в голове Шерберы, пока она шла к остальным акраяр мимо шеренги воинов и магов, неотрывно наблюдавших за нею. Мужчины, стоявшие рядом с акраяр, были их спутниками. Шербера заняла свое место чуть впереди — и почти тут же из тени на ступенях показались и ее мужчины.
Покрытый засохшей кровью Фир, чей отряд одним из первых встретился сегодня с жизнеедами.
Олдин, чьи белые одежды были сегодня особенно белыми и едва ли не светились в темноте.
Прэйир — он, сыпля ругательствами, заставил Тэррика вызвать четверых воинов с носилками и принести себя сюда, и теперь встал рядом с ней, хоть и едва держался на ногах.
Они все помнили о том, что город окружен и в это самое время люди на его стенах отдают свои жизни за то, чтобы его удержать. Медлить было нельзя. Тэррик кивнул Харзасу, и рука об руку они прошествовали к центру арены, где выстроились акраяр.
Женщина и ее мужчины.
Женщина и ее мужчины.
Около шести десятков женщин, так их осталось мало к концу этого дня и войны. Волета, положившая руку на свой выпуклый живот, стояла рядом, и у Шерберы заколотилось сердце от мысли о том, что — если Тэррик и Харзас ошиблись — сегодня произойдет то, что по счастливой случайности не произошло тогда в подземелье.
Но ребенок переживет эту войну, говорила ей во тьме темная тьма. Разве Шербера не помнит?
Но ей все равно было страшно.
Мужчины с факелами стали расходиться широким кругом, как только фрейле и змеемаг подошли ближе. Вскоре — слишком скоро для акраяр, но бесконечно медленно для людей на стенах — их окружил круг пламени, устремленного в небо, огненное кольцо, видное даже из повозки Инифри, катящейся по мягкой синеве ночи.
Голоса женщин-змей, бывшие доселе почти неслышными, стали громче, ниже, глубже, приветствуя богиню, которая вот-вот натянет вожжи своей колесницы, чтобы посмотреть на жертву, которую ей принесут... и словно услышав их, из-за стен дома, со стен города стало доноситься другое пение, мрачное, сильное, полное гнева пение воинов, вышедших на смертный бой.
— Морозным утром, в руке сжимая
Дитя огня,
Я выйду в поле, туда, где битва
Зовет меня.
Я местью полон; здесь брат мой ранен
И конь мой пал.
Мой меч сломался,
Рази точнее, афатр-кинжал!..
Мой дом остался в краю далеком
И мать моя.
Я выйду в поле, туда, где битва
Зовет меня.
Не плачь, подруга, пусть сын не плачет,
Вернусь я к вам.
Мечи и стрелы дадут сегодня
Отпор врагам.
Пусть завтра снова тризим раздастся
В начале дня,
Я выйду в поле туда,
