не мой стиль. За исключением особых случаев я никогда не навязываю свою волю ни моим друзьям, ни моим женщинам. Я не подавляю личности тех людей, которых считаю мне близкими. Ведь я люблю и Ленскую, и Элизабет, и Ковалевскую именно потому, что они такие, как есть: они личности, а не существа, устроенные по удобному для меня шаблону, исполняющие мои капризы. Топнуть ногой и грозно сказать: «Не смей больше так делать, а то!..» — это самое простое, самое грубое и самое глупое, что можно придумать. Увы, именно так и поступает большинство мужчин, когда желают что-то изменить в отношениях со своими женщинами.
Когда мы спустились по ступеням от северного входа во дворец, я взял Элизабет под руку и повернувшись к Леской спросил:
— Свет, а тебе нравится Денис Филофеевич?
— Очень! — тут же оживилась она. — Я его видела очень давно, еще девчонкой, когда была с мамой во дворце. Он меня, конечно, не помнит.
— Нравится, именно как мужчина? — уточнил я.
— Саш, ну что за вопросы? — улыбка слетела с лица актрисы.
— Обычный вопрос. Пытаюсь понять тебя. Ты с ним так мило беседовала, потом едва ли не обнималась, — я замедлил шаг, сворачивая к стоянке и ища взглядом свой эрмик в свете ярких туэрлиновых фонарей.
— Саш, ты ревнуешь что ли? — Светлана остановилась, на ее лицо снова вернулась улыбка, только теперь растерянная. — Ну, правда, меня к нему ревнуешь?
— Ну, правда, ревную, — отпустив руку Элизабет, я повернулся к ней.
— Так сильно, что даже сердишься? — переспросила актриса, шагнув ко мне.
— Да, Свет. Ты меня задела. Настолько, что хотел заговорить об этом при Денисе. Но решил, что может будет достаточно разговора с тобой, — я попытался сказать это пожестче, но не артист — не вышло.
— Вообще-то мне приятно. Очень, — произнесла виконтесса, мельком глянула на меня и отвела взгляд к ряду эрмимобилей, выстроившихся вдоль клумбы чайных роз.
Повисла пауза. Я молчал, Элизабет вообще молчала всю дорогу к стоянке, чувствуя напряжение, возникшее между мной и Ленской.
— Саш… Сашенька, но я же ничего такого не сделала! Мы просто говорили на очень важные для меня темы, — нарушила тишину Ленская. — Ты пойми, мне было интересно говорить о том, что мне близко и у меня было отличное настроение.
Вот она такая, госпожа Ленская, сразу вся в противоречиях: то ей это приятно, и она рада моей реакции, и тут же «я ничего такого не сделала». В моей жизни было много дам с творческим наполнением под самую макушку, и я знаю, как с ними непросто: не всегда угадаешь, что от них ждать. Иногда они могут разыгрывать сцены, которые тебя то жутко злят, то умиляют. И несмотря на это, а может быть именно поэтому меня все равно влекло к ним.
— Свет, я только не пойму, тебе очень приятно, что ты меня задела? Так? — я прищурился, прекрасно понимая, что она ответит, но мне было интересно, как она это ответит.
— Приятно, снова почувствовать, что ты любишь меня и мной дорожишь. Ты снова напомнил мне, что я для тебя кое-что значу. Но если я тебе сделала больно, прости. Я не подумала об этом, хотя должна была думать. Саш… — она сделала последний шаг, разделявший нас, положила голову мне на грудь, и моя рубашка стала мокрой от ее губ и зубок, терзавших ее то ли в поцелуях, то ли в маленьких укусах. — Надо иногда, а лучше чаще напоминать, что мы многое значим друг для друга. Мне это очень важно! — проговорила она, мне в грудь, почти в самое сердце.
Я молчал, понимая, что Ленская сейчас совершенно права. Права, как была права Ковалевская в тот день, когда я не удосужился подарить ей цветы. А ведь должен был! Просто обязан! Я бываю груб и невнимателен к своим дамам, а когда касается лично моих струнок затронутых в душе, то становлюсь мигом чувствительным.
— Мне важно быть уверенным, что ты моя. Понимаешь? — я поднял ее подбородок и поцеловал в губы.
— Ты же знаешь, я не изменяю своему мужчине. Пока мы вместе, со мной не может такого случится, не важно, цесаревич он или уже император. Саш, ты веришь мне? — Ленская вскинула голову, глядя мне в глаза.
Мне даже стало немного неловко, что эта сцена происходила при Элиз — баронесса отошла в сторону и просто любовалась розами в свете луны и фонарей.
— Я тебе без сомнений верю. Но в тот момент я подумал: а вдруг ты уже не со мной. Ведь может такое быть? Все подвержено изменениям. Даже, казалось бы, незыблемые отношения, — я отпустил ее, нащупал в кармане коробочку «Никольских».
— Нет! — она замотала головой. — Саш! Такого не могло бы быть! Но…
— Что «но»? — я замер, опасаясь, что Ленская готовит мне какой-то очередной сюрприз.
— Ты меня немножко не понимаешь. Мне часто хочется поиграть, пофлиртовать. Мне захотелось проверить, смогу ли я заинтересовать Дениса Филофеевича. И я же актриса, Саш. Как тебе объяснить? Представь, Элиз очень хорошо стреляет из остробоя и ей иногда важно подтверждать свою точность в стрельбе для себя, для собственной уверенности в том, что для нее важно. Кроме того, ей нравится это делать — стрелять, — говоря это, Ленская сжала мою руку, будто так до меня бы скорее дошли ее слова.
— В общем, ты немного постреляла в Дениса. Постреляла глазками. И тебе это понравилось, — заключил я, но уже улыбаясь и переводя сказанное в шутку.
— Ну, Саш… — Светлана сделала невинные глаза — вот это она умеет делать хорошо.
— Все, вопрос закрыт. Я не сержусь, — сказал я, прикуривая. — Если тебе это важно, то можешь иногда играть, но не переигрывай, Свет. Чтобы не вышло как с Голдбергом, и чтобы я слишком не злился. И еще, — я выпустил струйку дыма подальше от Ленской. — Не сомневаюсь, твоя стрельба зацепила цесаревича. Сама ты это понимаешь? Вот как теперь с этим быть?
— Саш, я не знаю. Не думала еще об этом, — она пожала плечами, отрешенно глядя на клумбу.
— Ах, ну да, ты же актриса. Элиз, что ты там стоишь, иди к нам, — подозвал я Стрельцову. — От тебя
