над ним.
— Ужас.
— Значит, ты написал несколько песен… — протягиваю задумчиво, уже напевая в уме и предполагая, как будет звучать.
— Да, — Син убирает инструмент в сторону и кладет голову мне на плечо, глядя на листки. — Смотри, это партии, где поешь ты… и я.
— Правда? — ошарашено выдыхаю, не веря ушам. Син будет петь?
Парень тихо смеется и целует легко в шею.
— Теперь репетиции в студии, Джи, я договорился. Никаких гаражей, галимого звука — только чистая акустика и хороший звукач, который будет с нами работать, — возбужденно произносит он, сверкая синими глазами. — Я уже говорил с парнями, со следующей недели поднимаемся на другой уровень и повышаем планку.
— Блин… это… это круто, — никак не могу поверить в то, что слышу. Потрясающе — петь с Сином, написанные им же песни о нас… обо мне. Ч-ч-черт…
— Если сложится так, как я задумал, после нового года мы выступим в «Yardbird Suite» не только с каверами, но и со своим репертуаром, — Син притягивает ближе к себе, и шепчет на ухо: — Ты все изменила, Джи.
Тело охватывает легкая приятная дрожь, глаза закрываются, а губы складываются в легкую улыбку. Да, мы меняем друг друга к лучшему, я чувствую каждой частичкой. Тепло разливается внизу живота — это все благодаря парню, который давно неравнодушен мне. Я его не переваривала, пыталась бороться и ненавидеть, но в итоге потеряла голову. Да, странная штука любовь… Она не подвластна законам и теориям. Есть ли ей точное определение? Вряд ли, у каждого оно разное. Любовь — это… Мне достаточно того, что Син рядом, и я слышу, вижу, ощущаю его на ментальном уровне. Такие не похожие, и одновременно у нас столько общего. Но одна вещь всегда будет объединять — музыка.
***
Син
Землю укрыло белым покрывалом из снега, небо чистого голубого цвета. Совсем не в тему… Мое настроение другого оттенка, не такое радужное и яркое, совсем бесцветное. Черелин как всегда плачет в этот день, Вилсон стоит с мрачным выражением, засунув руки в карманы темного пальто. Глаза скользят по многочисленным холодным памятникам и застывают на надписи «Вы навсегда в наших сердцах». Отрешенно смотрю на цветы, которые дрожат в руках Черри, и аккуратно забираю. Кладу на плиту и обнимаю сестру.
Помню тот день, как и сейчас… Скопившиеся соседи, куча машин скорой и пожарной помощи; Вилсон разговаривает все время по телефону в помятой рубашке и не отутюженных брюках. Полиция, множество людей в форме и черных костюмах, а за спиной — полностью обугленный дом вместе с родителями. Я не могу вымолвить ни слова, когда ко мне кто-то обращается: дядя или полицейский. Надо мной трясутся врачи. Они думают, я потерял дар речи (в прямом смысле), несут ересь типа: «он немой, он не сможет больше разговаривать», используя какие-то научные термины. В тот момент это выглядело действительно так. Шок. Непонимание. Все говорят — это поджег. Затем мне делают укол, и я отключаюсь, просыпаясь через несколько суток с осознанием того, что мы с Черелин потеряли родителей и остались вдвоем.
— Пойдем.
Я чувствую себя отвратительно, находясь здесь. Прихожу только раз в году отдать дань памяти. Сжимаю настойчиво плечо Черелин, ловя неодобрительный взгляд Вилсона, и увожу всхлипывающую сестру. Мы снова вернемся сюда через год.
— Айна рассказывала, что ты приезжал на той неделе вместе с Джи, — произносит Черри, появляясь в дверном проеме моей комнаты.
Она проходит и садится рядом. В растянутой футболке и лосинах, глаза красные, немного припухшие без макияжа — совсем не похожа на саму себя. Так каждый год: в этот день Черелин становится слабой, но затем снова улыбается и смеется. Она живет дальше.
— Да.
Черри осматривает пристально исписанные и почерканные табулатуры, которые валяются абсолютно везде — творческий хаос — и встречают мой тяжелый взгляд.
— Ты не сдержал обещание.
— Не сдержал.
Сестра хмыкает и отворачивается, глядя куда-то бездумно на стену.
— Я прощу тебе это, если ты счастлив и делаешь счастливой Джи.
— Думаю, так и есть.
— Хорошо, я рада за тебя, за вас, — говорит Черри слабым голосом, едва заметно улыбается и встает, направляясь к дверям. — И еще, — добавляет, останавливаясь, — ты пишешь песни, поешь, значит, — делает паузу и многозначительно поднимает бровь, — скоро я стану сестрой знаменитости?
Фыркаю и провожу ладонями по лицу, глядя на ее заразительную улыбку.
— Ты уже сестра знаменитости, забыла?
Черелин закатывает глаза и качает головой.
— Точно, похититель женских сердец, — добродушно смеется она и выходит, бросая: — Люблю тебя.
— А я тебя, — произношу в ответ, беру Гибсон и тихо пою:
Разрушая мои границы,
Переступая через себя,
Переплетаются тонкие нити,
Что ты видишь: сон или явь?
Пальцы замирают на струнах гитары, но музыка звучит эхом в стенах… как и голос. Голос…
Я ненавижу петь.
Нет. Не так.
Ненавидел.
Потому что…Она любила петь. Мама. Открыто улыбалась, смеялась, красивый голос разливался по комнате, и вокруг будто распускались цветы. Я всегда слушал, раскрыв рот, и мне казалось, ее голос — самый лучший в мире. Но затем вспыхивали языки пламени, сметали все на своем пути. Ее лицо искажалось, плыло — мама растворялась в адском огне. Она умирала, и голос вместе с ней. Наверное, какая-то часть меня тоже сгорела в том доме…
Но не теперь, когда музыка льется из меня бурным нескончаемым потоком. Я хочу взять в руки гитару, микрофон и петь: для нее, для себя, для людей. Голос Джи действует, как спасительный эликсир. Она и музыка — мое лекарство.
***
Она не отвечает на звонки, смс, дверь квартиры закрыта, а я сижу с бутылкой виски час или два, или больше. Не помню, сколько уже прошло времени, но кажется — бесконечность. Уголек сигареты тлеет в пальцах, серый пепел осыпается на плитку, и дым окутывает меня. Опускаю руку и прикрываю глаза, упираясь головой о холодную стену. Где-то рядом раздаются шаги и знакомый голос:
— Син? Что… Что ты тут делаешь?
— Почему ты не отвечаешь? — тихо спрашиваю. Джи подходит и останавливается рядом. От нее веет холодом и чем-то сладким: карамелью или ванилью.
— О… ты звонил? — роется в карманах и негромко произносит: — Черт, он разрядился. Почему ты здесь сидишь с бутылкой виски?
Теплая ладонь касается моей ледяной щеки, приводя немного в чувство. Приоткрываю глаза, встречаясь с обеспокоенным взглядом.
— Где ты была?
Джи несколько раз моргает, озадаченно осматривает мое лицо и невозмутимо отвечает:
— На дне рождении
