– Плохо, – пролепетала Наташа, не понимая, к чему клонит американец.
– И все же некоторое представление о спицах имеешь? – уточнил он.
– Имею.
– Тогда представь себе длинную острую спицу, которая входит в твою плоть, а потом ответь: ты сумеешь уговорить мужа не упрямиться?
– Сумею, – пылко воскликнула Наташа. – Он обязательно сделает все, о чем я попрошу. Он… Я…
– Тс-с! – Лэдли приложил палец к губам и нажал кнопку автодозвона. – Побереги эмоции, Натали. Сейчас они нужны тебе, как никогда прежде.
Бессмысленный совет. Чего-чего, а недостатка в эмоциях Наташа не испытывала. Пока что лишь малая часть их прорвалась наружу. Вместе со слезами.
Глава двадцатая
Россия, Владимирская область,
трасса Нижний Новгород – Москва,
28 мая, день
Преодолев затяжной подъем, Верещагин переключил передачу и наконец-то обошел вереницу бензовозов, ползущих на запад. Это была, конечно, всего лишь иллюзия, но показалось, что стало легче дышать.
Директорская «Волга» бойко колыхалась на разболтанных рессорах. Двигатель раскалился, но пока что не сбавлял обороты, давая понять, что еще способен тряхнуть стариной. «Как я», – подумал Верещагин, смоля сигарету с черными пятнышками на фильтре, при взгляде на которые представлялись прокуренные легкие и неизбежная раковая опухоль.
Теплый ветер, врывающийся в окно, постоянно сдувал с окурка пепел, но машина была служебная, а потому заботиться о чистоте салона не приходило в голову. Мысли Верещагина были заняты другим. Он то и дело поглядывал на сверток, торчащий из бардачка. Посылка, такая безобидная с виду, таила в себе угрозу. Какую? Конкретного ответа не было, но Верещагин чувствовал себя так, словно вез мину замедленного действия. Подбросит на очередном ухабе, и прощай, Виталий Валентинович.
Дорога была относительно гладкая, но за спуском начали попадаться коварные ловушки – прямоугольные провалы в полотне. Разумеется, знаки, предупреждающие о том, что на этом участке ведутся ремонтные работы, отсутствовали.
Возможно, поржавели, изветшали и рассыпались за те годы, которые минули с начала латания шоссе. Хотя, скорее всего, до знаков руки не дошли, как не дошли они до укладки асфальта. Вот тебе и перестройка, будь она неладна. Ей конца-краю не видно – и в пространстве, и во времени. Главный прораб перестройки давно птичек на небе кормит, а дело его живет и процветает.
Привычно помянув его негромким злым словом, Верещагин сбросил скорость до шестидесяти, готовясь переехать узкий мостик через такую же узкую речушку. Миновав деревню с невразумительным названием Малые Вощи, он посмотрел в зеркало заднего обзора, а потом и оглянулся.
Хм? До сих пор за «Волгой» неотвязно следовала бутылочно-зеленая «Мазда» с московскими номерами, но теперь она исчезла из виду. Вместо нее на расстоянии километра маячила черная иномарка. Виднелись и другие машины, но Верещагин заметил именно черную, и это ему не понравилось. Сердце сжалось, словно это был катафалк. Или воспетый кинематографистами и приблатненными шансонье черный «бумер».
Верещагин плавно сбросил скорость. Его начали обгонять шедшие позади машины, но подозрительная иномарка сохраняла прежнюю дистанцию. Верещагин утопил педаль газа. «Волга» устремилась вперед… и черная преследовательница тоже разогналась, как привязанная на бесконечно длинном буксире.
Нужно срочно звонить кураторам из разведуправления, решил Верещагин, достал мобильник… и скрипнул зубами. Он не помнил телефонного номера. Близкий к панике, он не мог также с уверенностью сказать, как звонить в милицию.
01?.. 02?.. 03?..
Цифры выскакивали в сознании, как на футбольном табло, фиксирующем разгромный счет. Наэлектризованная трель мобильника заставила его вздрогнуть, отчего «Волга» вильнула на обочину и еще долго волочила за собой шлейф пыли.
«Успокойся, – сказал себе Верещагин. – Кто может мне звонить, как не Корягич? Сейчас обрисую ему ситуацию, он поднимет тревогу, и все уладится».
«Ой ли? – язвительно спросил внутренний голос. – Ты действительно полагаешься на помощь Корягича?»
Мобильник продолжал пиликать призывную мелодию.
«Ты болван, Витасик, – сказал себе Верещагин. – Машину поменяли в целях конспирации, ежу ясно».
Почти развеселившись, он взялся за руль одной рукой и поднес телефон к уху.
– Хэлло, – произнес мягкий мужской голос. – Виталий?
Мужчина говорил с акцентом. С ощутимым иностранным акцентом, резанувшим слух.
– Вы кто? – насторожился Верещагин.
– Зови меня Стивом, Виталий. Просто Стивом. У меня для тебя хорошие новости.
– Какие еще новости?
– Со мной твоя жена, – ответил незнакомец, – она изнывает от желания сказать тебе пару ласковых слов. А потом трубку снова возьму я. И без глупостей, Виталик. Машину сопровождения отсекли. Тебя контролируют мои люди.
Затравленно оглянувшись, Верещагин увидел, что черная машина пристроилась в хвост «Волге». По иронии судьбы, это тоже была «Мазда». Ее водитель поднял ладонь в приветственном жесте.
– Виталик! – заголосила телефонная трубка. – Виталичек, родненький! Я боюсь! У них спицы, и они…
– Кто они? – заорал Верещагин. – Какие спицы?
Наташу сменил незнакомец, назвавшийся Стивом.
– В действительности, – пояснил он, – эти штуковины называются иначе, но не стану обременять тебя лишней информацией. Тебе достаточно знать, что твоя женушка в полной власти четверых мужчин, умеющих причинять адскую боль. Я пятый, но меня считать не будем. Не то чтобы я являлся убежденным противником насилия, но мне привычнее убивать, чем пытать.
– Виталичек! – взвизгнула Наташа за тысячи километров от потрясенного Верещагина.
На последнем слоге возглас оборвался. Верещагин представил себе огромную волосатую лапу, зажимающую Наташин рот, и тоскливо спросил:
– Что вам от меня надо?
– О, пустяки, сущие пустяки, – засмеялся Стив. – Съезжай на обочину и остановись. Меня известят, как только ты это сделаешь. В противном случае меня тоже известят, и тогда ты услышишь новый крик. По-настоящему страдальческий. Не знаю, верить этому или нет, но парни, которые держат Наташу, утверждают, что в умелых руках человек продолжает жить, даже пронзенный в сотне мест. Пусть приступают к иглотерапии? Или ты останавливаешься?
– Останавливаюсь, – выдохнул Верещагин.
– Мотор не глуши, – распорядился Стив.
– Не глушу.
– Открой дверь, возьми упаковку и положи ее на дорогу.
– Что будет с моей женой? – спросил Верещагин, внезапно утративший способность протестовать, возмущаться, настаивать на своем. Порой он призывал страшные кары на голову неверной жены, но сам никогда ее даже пальцем не тронул и не мог допустить, чтобы это сделал кто-то другой.
