— Будет, дорогой, обязательно будет… Не надо торопиться. У нас все впереди. Или ты уже дуешься? Может быть, мне уйти?
— Нет, останьтесь, — торопливо сказал Коля и тут же понял, что делать этого не следовало. Нельзя проявить свой интерес. Его должны завоевать, а не наоборот. Теперь все сорвется. Она встанет и уйдет. И все закончится.
Искра не заметила крохотной ошибки. Она улыбнулась:
— Шампанское совсем согреется.
Николя вынул бутылку, обмотанную белой салфеткой, налил даме и себе. Потом долил. И еще немножко добавил. И только тогда понял, что миллионеры так себя не ведут. Они не жалеют шампанское, а льют через край. Не учили его этому в гимназии. Вот и срезался. Пряча досаду в улыбке, Коля поднял бокал:
— За что пьем сегодня?
— Как всегда: за любовь! — Искра пригубила, неотрывно глядя ему в глаза.
Коля постарался выдержать взгляд. И в самом деле кобра.
* * *
Куафер удивленно поднял ровные бровки. Уж не заблудился ли юноша? На вывеске ясно написано: салон женских причесок. Что же ему тут надо? Посторонним мужчинам делать здесь нечего. В женском салоне, как в гареме, только один господин — прекрасный и неподражаемый господин Давос. Посетительниц сегодня он не ожидал, но выставить залетного гостя намеревался без церемоний. Мало кто по улицам шляется. Может, у него в голове глупости, потом позора не оберешься. И хоть мастер оценил вороненые усы и молодчик не выглядел любителем неприятностей, Илья Ильич нахмурился, указывая на дверь:
— Прошу покинуть салон, молодой человек. Здесь вам не место. Надо такт иметь.
Гость не придал значения пальцу, указывающему на дверь, и сказал:
— Долго не задержу. Позвольте показать несколько снимков, быть может, узнаете своих клиенток. — И он как ни в чем не бывало полез в карман.
Илья Ильич задохнулся от такой наглости. Отложив ножницы, которые протирал спиртом, двинулся на незнакомца, намереваясь вывести его за шиворот. Надо сказать, что куафер, несмотря на года, имел спортивное сложение и сильные руки, развитые ежедневной зарядкой с гирями. Крепкие, словно литые пальцы лишний раз доказывали, что парикмахер похож на хирурга. Один режет снаружи, а другой внутри. Один «вжиг», другой — «чик». Тот волос, этот — аппендикс. Сила их объединяет.
Однако вывести наглеца не удалось. Он показал зеленую книжечку и представился от сыскной полиции. Давос присмирел. Несмотря на импозантный вид и развитые связи в разных сферах общества, преимущественно высоких, ссориться с полицией было ни к чему. Да и юноша вполне милым показался как-то вдруг.
— Чего изволите? — совсем другим тоном спросил Илья Ильич.
Ему показали три снимка. Очки надевать не потребовалось. Острота глаз орлиная. Иначе нельзя: промахнулся — локон долой. А то и ухо. Клиент расстроится.
Он тщательно, как и все, что делал руками, перебрал карточки, возвращаясь и проверяя свою память, и наконец указал одну:
— Вот эту барышню имел честь завивать. Правда, один раз.
— Когда это было? — спросил Родион.
— Ну… э-ммм… — Мастер задумался. — Она пока не стала моей постоянной клиенткой, даже имени ее не помню, то ли Оксана, то ли Катерина, имя такое странное…
— Ольга Кербель, — подсказали ему.
— О, вы правы!.. Так вот, эта госпожа Кербель была у меня… Была у меня… Да, сразу после Святок, ну конечно. Такая кудрявенькая, завивку просила а-ля Мария-Антуанетта сделать. Ко мне просто так не попасть, нужна рекомендация, вы понимаете, так ее привела одна из моих любимых клиенток…
Родион понимающе кивнул: без рекомендаций локоны уже не так завьются.
— Ее рекомендовала госпожа Пигварская, — сказал он.
— Обычно на такие вопросы я не отвечаю, но вам скажу. Антонина Павловна Лазурская привела. В театре «Неметти» выступает. Замечательный голос, знаете ее?
— Не имею чести, — ответил Родион.
— Вам надо обязательно с ней познакомиться. Чудо, а не женщина.
— Не сомневаюсь. Госпожа Кербель к вам более не записывалась?
Давос опять задумался. Память — единственное, что не пригодилось парикмахеру.
— Конечно! Она же была записана на начало месяца, — сказал он.
— Но не пришла. Не затруднит проверить записи? Скажем с первого числа?
Илья Ильич послушно вынул из нагрудного кармана записную книжечку размером с коробок, перелистнул и щелкнул пальцем по странице:
— Вы правы! Именно на первое записана. И ведь не пришла. Обычно после таких фокусов отказываю, но тут… Рекомендации Антонины Павловны…
— Что скажете о прическах барышень?
— Каких? — Память куафера совсем подвела. — Ах, ваших… Да не прически вовсе. Так, пригладили волосы. Домашний уход.
— А правда, что ваш коллега Монфлери так не любит, буквально ненавидит женские прически? — вдруг спросил Родион.
Давос подмигнул:
— Такой уж Огюст, со странностями. Мы ему прощаем разные глупости, что болтает. Так пострадал.
— А что случилось?
— Я, признаться, слышал только отдаленные слухи, да и было это давно…
— Это так любопытно…
Илья Ильич страдал одним пороком: он любил сплетни. Весь день, находясь в женском обществе, наверчивая на хорошенькие головки цветочки с завитушками, он так проникся духом болтовни, что не мог без нее жить. Сплетни стали его натурой. Стоило лишь помочь сорваться им с языка.
— Говорят, в семье у них произошла история какая-то дурная, — с аппетитом начал Давос. — Говорят, разразилась страшная драма вокруг любви и верности. Якобы отец его зарезал любовника своей жены на глазах детей и потом сам застрелился. Но это дело давнее. Забытое совсем. Только старики и помнят.
— Кто о нем может рассказать?
— Поспрашивайте Семена Ивановича, общался с семейством.
— Жоса? Обязательно. Привет от вас передать?
Илья Ильич расцвел добродушием:
— И привет, и поклон. Повидаться не можем. Дела! Заботы! Клиентки! Забыл уже, когда с ним последний раз бутылочку вина распивали.
— Можете на меня положиться, — пообещал Родион. — Позвольте нескромный вопрос. У вас и Монфлери французские фамилии, но говорите без малейшего акцента. Как вам удалось выучить язык в совершенстве?
Куафер уставился в дальний угол:
— Все мы осколки великой армии Наполеона. Прадеды наши были подлинными французами, осели после плена и занялись стрижками. Деды уже обрусели. Отцы почти не помнили корней. А у нас осталась только фамилия. Кому дамы скорее бесценные локоны доверят: Иванову или Давосу? Вот именно. Лучше любой рекламы.
В том углу виднелся запыленный портрет Бонапарта. Он смотрел в будущее сурово и задумчиво, словно предчувствуя крах своей армии в снегах России и превращение бравых солдат в нежных куаферов. От этих мыслей чело его покрыли ранние морщины. Но подстрижен император был хорошо. Одним словом — французы.
