Джилл в тот день, когда она выходила замуж за Дерека. Они оказались похожими на ту версию себя, только немного более усохшими и сморщенными – и это несмотря на то, что оба много ходили и были вегетарианцами. Мы вместе сели за завтрак – бананы, арахисовое масло и хлеб с изюмом, – и мне бросилось в глаза, насколько свободно себя чувствует Джилл в присутствии родителей. Они оба улыбались, внимательно слушали свою дочь, часто касались ее, обнимали и целовали. Я никак не мог отделаться от мысли, что если бы мне достались вполовину такие чуткие родители, я ни за что не стал бы жить от них так далеко.
Позже, когда мы с Джилл отправились гулять по заповеднику, я спросил, почему она позволила такому значительному расстоянию отделять ее от родителей. Она ответила, что для того, чтобы жить ближе ко мне и Дарси. Я снова задал свой вопрос, на этот раз более настойчиво. Она снова сказала, что Дарси была ей лучшим другом и что она не могла с ней расстаться. Потом она добавила, что Дарс помогла ей пробиться через довольно мрачный период в жизни, связанный с ее биологическим отцом, когда она была еще в старшей школе. Она произнесла это таким голосом, что я понял, что продолжать задавать вопросы не стоит, и я не стал их задавать. Дарси однажды рассказала мне, что именно биологический отец Джилл с ней делал и как это побудило ее выйти замуж за Дерека, потому что она была запрограммирована на оправдание насилия. И что нынешний приемный отец Джилл помог им с матерью сбежать от ее отца, и поэтому Джилл считает его своим настоящим отцом, и даже взяла его фамилию и носит ее по сей день. Мне кажется, Джилл поняла, что мне все это уже известно. Я так почувствовал, и поэтому промолчал.
– Кроме того, – добавила Джилл, отбрасывая ногой сосновую шишку с тропы, – Мажестик – мой дом. И всегда будет моим домом.
Каждый вечер Джилл готовила для родителей восхитительные блюда. Получалось так вкусно, что даже не верилось, что все они строго вегетарианские. Мы все вместе собирали мозаику. Мы с миссис Данн также объединили силы против Джилл и ее отца в славной карточной битве у разожженной дровяной печи. Ближе к концу нашего пребывания резко похолодало, мы все вчетвером закутались потеплее и пошли смотреть на замерзшие водопады. Миссис Данн приготовила два термоса какао, приправленного кайенским перцем. Каждый раз, когда мы набредали на очередной частично обледеневший водопад в обрамлении вертикальных сосулек, мы разливали горячий острый напиток в крышечки термосов и поднимали тост во славу природы.
В ночь перед отъездом мы устроили раннее Рождество. Я был безмерно удивлен, что мистер и миссис Данн озаботились подарком для меня, и очень тронут, когда в пакете обнаружилась футболка и кепка, обе с надписью «Бревард, Северная Каролина».
– Это чтобы ты не забыл, куда возвращаться, – сказал мистер Данн.
– И поскорее, – добавила миссис Данн.
– Лукас вам тоже приготовил подарок, – сказала родителям Джилл, и я покраснел, потому что принесенные мной подарки показались мне глупыми. Но делать вид, что у меня ничего нет, было уже поздно, так что я сходил в нашу комнату и принес две небольших коробки, завернутые в бумагу.
Я протянул их родителям Джилл, и миссис Данн осведомилась у своей дочери: «Это ты заворачивала?», потому что никто никогда не может поверить, что мужчина в состоянии правильно завернуть подарок – но я могу, и Джилл так и сказала своей матери, что произвело на нее должное впечатление. Из коробок были извлечены кофейные кружки, которые я произвел на занятиях по керамике с Дэвидом Флемингом, и они показались мне невероятно неуклюжими и даже кривоватыми. Не дождавшись, пока к нам придет настоящее умение, мы с Дэвидом радостно наделали кружек для всех Выживших, а также для Марка, Тони и других близких людей. Но этот обмен подарками стал дебютом нашей торопливой работы за пределами близкого круга. Мне захотелось немедленно набрать Дэвида и запретить ему раздавать оставшийся запас на праздничных собраниях Выживших, настолько острым было охватившее меня чувство стыда.
Родители Джилл глядели на кружки, и тут Джилл сказала с гордостью в голосе:
– Лукас их сделал собственными руками.
– Правда? – спросила миссис Данн, рассматривая голубовато-зеленую глазурь.
Мистер Данн встал и вышел из комнаты, что я принял за дурной знак, но он вскоре вернулся с бутылкой того, что он назвал «нормальное пойло», и вскоре мы все, рассевшись вокруг печки, подпевали рождественским песням по радио, потягивая дорогой виски из пузатых кружек, наскоро слепленных мной для мистера и миссис Данн.
Прошло несколько часов. Джилл уснула в кресле своего отца, а сам мистер Данн давно ушел в спальню. Я помогал миссис Данн вытирать и убирать посуду. Вдруг она повернулась ко мне и посмотрела прямо мне в глаза. Я в ответ посмотрел в ее глаза, и сначала мне показалось, что они говорили мне: «Мне очень жаль», но потом я вгляделся немного глубже и понял, что на самом деле глаза миссис Данн говорили: «Я тебя люблю». Как только я это осознал, она обняла меня и притянула к себе, а потом прижала свою голову к моей груди. Я обнял пожилую женщину в ответ и держал так, пока не почувствовал, что меня начинает трясти, почти так же сильно, как когда я был в церкви Исайи и все молились, приложив ко мне руки. Миссис Данн принялась укачивать меня, словно маленького ребенка, из стороны в сторону, и повторять, что ей очень жаль, но что все будет хорошо, и что она очень счастлива, что я и Джилл теперь вместе, и тут мне уже захотелось, чтобы все происходящее скорее завершилось.
Миссис Данн наконец отстранилась от меня, отвернулась и вытерла глаза кухонным полотенцем, а потом ушла в спальню.
Я пошел обратно в гостиную, где стояла искусственная елка, украшенная белыми лампочками и игрушками, сделанными самой Джилл в бытность еще девочкой. Больше всего мне понравилась белка – сосновая шишка с двумя приклеенными глазами, к которой маленькая Джилл приладила хвост, явно принадлежавший до этого какой-то плюшевой зверюшке. Я обернулся и посмотрел на свою лучшую подругу, мирно спящую под пледом, скроенным ее матерью из обрезков старой одежды. Рождественская елка мягко освещала ее лицо, и в этом свете Джилл показалась мне очень молодой и даже немного небесной. Кажется, я просидел, глядя на то, как она спит, несколько часов.
На следующее утро мы отправились дальше,
