очень много работы, раз ты не сразу смог выбраться.
– Честно говоря, я сам толком не знаю, как дела в больнице. Все это время я провел в тюрьме.
– Что? – Она выпрямилась, ошарашенно глядя ему в лицо. – Как? За что?
– По подозрению в убийстве господина Хорста.
Грейс вздрогнула от этого имени, и Ланс привлек ее к себе. Поцеловал в макушку, обнимая.
– Он больше никогда тебя не обидит. Все прошло. Меня арестовали, когда я выходил из больницы, поэтому я не смог ни вовремя вернуться, ни сразу же поехать за тобой.
Она тихонько угукнула, замерла, и по тому, как напряглись плечи под его руками, Ланс понял, о чем она думает. Он не колебался ни секунды – незачем Грейс знать все, начнет еще, чего доброго, себя винить.
– Мэтр Гельтер провел вскрытие. Тромбоз левой коронарной артерии. Мэтр Гельтер – опытный целитель, и он не стал бы рисковать, искажая данные посмертного обследования.
Магия не оставляет следов после того, как заканчивается действие заклинания, так что мэтр Гельтер действительно описал ровно то, что увидел, не скрыв и не добавив ничего от себя.
Плечи Грейс расслабились.
– Инфаркт? – спросила она, не поднимая головы.
– И разрыв сердечной мышцы.
Сообразит ли она, что, если можно магией коснуться стенки артерии, восстанавливая ее или расчищая просвет, значит, можно и закупорить его? На прямой вопрос он ответит прямо. Но Грейс лишь тихонько вздохнула.
– Грешно так думать, но я рада, что он умер.
Теперь расслабился и Ланс.
– Я жалею лишь, что он успел до тебя дотронуться.
Она снова заглянула ему в лицо, лукаво улыбаясь.
– Но, с другой стороны, ты бы не принес меня домой и продолжал бы дальше изображать сурового начальника.
Ланс приподнял бровь.
– Изображать?
Она торопливо добавила:
– Не подумай, в больнице все останется по-прежнему. Я вовсе не собираюсь пользоваться… Но я так рада, что знаю тебя и другим. Любимый мой…
*** 60 ***
Вернувшись в Свиное Копытце, они потратили полдня, чтобы найти для Грейс новое жилье. Квартира, что снял ей Ланс, была в двух кварталах от больницы. Добираться дольше, но район вполне приличный, вокруг дома – садик, и, главное, отдельный вход в квартиру, так что никому не будет дела, кто и в какое время навещает постоялицу. Ланс вовсе не намеревался губить репутацию Грейс, но и не прикасаться к ней до свадьбы было выше его сил. И, конечно же, оставшись наедине, они долго не могли оторваться друг от друга, так что домой Ланс вернулся только затемно. Отдал саквояж Динджеру, успокоил верного слугу, сокрушавшегося, что за эти дни не успел нанять новую горничную. Ничего страшного, еще за несколько дней грязью не зарастет, лишь бы женщина попалась умная, а не как Энн.
Подумав о бывшей горничной, он вспомнил еще кое о чем. Письмо, что так расстроило Грейс. Он, помнится, даже не дочитал его тогда. Пробежал глазами первые строчки и не ощутил ровным счетом ничего, даже злорадства.
Ланс прошел в кабинет – все там оставалось как было, он строго-настрого запрещал прислуге наводить порядок на столе. Взял бумажный листок, шагнул к камину, уже потянулся к огню, когда взгляд споткнулся на имени. Киран. А до него-то Карине какое дело?
«Знаю, это звучит очень странно, и несколько дней я сама сомневалась в собственном здравом уме. Но я совершенно уверена, что встречала человека, который сейчас называет себя Кираном. Он пользовал мою тетушку, монну Вейл. Я проводила лето в ее поместье близ городка Соломенные Холмы. Ты знаешь, что у меня всегда была прекрасная зрительная память…»
И не только зрительная, она могла один раз заглянуть в палату и через месяц вспомнить лицо, имя и диагноз. Но с чего бы вдруг она заговорила о Киране? Тот никогда не скрывал, что приезжий, как и сам Ланс, правда, прожил в городке подольше.
«…И пусть он сейчас выглядит много моложе, но это совершенно точно он. Помнишь курс по судебной экспертизе? Контур верхней губы, посадка и форма глаз, асимметрия бровей и складка на подбородке – все то, что позволяет полицейским установить личность по светописному портрету. Только тринадцать лет назад он называл себя мэтр Эревард и утверждал, что принадлежит к какому-то захудалому роду с окраины страны. Не знаю, каким образом он сумел так чудесно помолодеть и зачем сменил имя…»
Нет, это уже ни в какие ворота не лезло. Что произошло с хладнокровной и здравомыслящей женщиной? Ланс был не настолько хорошего мнения о себе, чтобы решить, будто Карина вдруг совершенно потеряла голову и жаждет привлечь его внимание любым способом. Да, ее одолели воспоминания, это было заметно. Возможно, она даже чуть-чуть увлеклась – или просто показалось обидным, что былой поклонник перестал обращать внимание. Но…
Тринадцать лет назад Киран заканчивал университет – договариваясь с ним о работе в больнице, Ланс видел его диплом. Да и сам Киран упоминал, что учился с мэтром Бейтсом, нынешним главой медицинской канцелярии. Тот сделал стремительную карьеру, ничего не сказать.
«…но все это очень и очень странно. Ты можешь решить, что мне стоит посетить коллег, специализирующихся на душевных болезнях. Признаюсь, такая мысль мелькала и у меня, но осуществить это трудно – я знакома со всеми, кто практикует в столице, а ты сам знаешь, что в таком случае поручиться за беспристрастность выводов невозможно. Так что я ничем не могу подтвердить свои слова…»
Ланс покачал головой. Скорее всего, все намного проще, и где-то в окрестностях городка Соломенные Холмы живет человек, очень и очень похожий на Кирана. Ему доводилось слышать историю, как в столичной тюрьме оказались одновременно два заключенных, похожие как близнецы и не бывшие даже родственниками.
Он швырнул листок в камин, но червячок сомнения поселился в душе. Ланс долго ворочался в кровати, размышлял, кто бы из его знакомых мог доверительно поговорить с однокашниками мэтра Бейтса или хотя бы покопаться в архивах университета. Просить отца об одолжении нельзя, пока тот не успокоится – а не успокоится он долго. Наконец, выругавшись, Ланс заставил себя выкинуть из головы все странности. Утро вечера мудренее.
А утром его встретила встревоженная Белинда. За те три дня, что прошли с их последней встречи, в больницу попало четверо пациентов с симптомами проклятия некроманта.
Верь Ланс, как некоторые, в великое равновесие, подумал бы, что пресветлые боги, отвесив ему изрядную долю счастья, решили уравновесить его бедой, пусть эта беда и не касалась непосредственно него самого.
Он пил