Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
И прямо с борта теплохода «Мытищи» он по радио продиктовал в Москву стенографистке «Комсомольской правды» свой репортаж о судьбе капитана Кичина, который спас югославское судно «Требинье». Это был его, Бочарова, журналистский стиль:
«Волны Черного моря бьют теплоход «Мытищи» по правой скуле. До международных территориальных вод остается несколько миль. В моем распоряжении последние минуты, чтобы узнать правду о капитане Кичине. Герой он или вор? Я сижу на горячей палубе с боцманом Подгайцем, и он говорит мне просто и по-русски прямо:
«Да подавиться мне буксирным тросом, если Кичин взял себе хоть копейку из тех денег!»
Ну и так далее, я не стану пересказывать вам то, что вы уже знаете.
Я только обязан сказать, что это был единственный репортаж Бочарова, который не был опубликован.
Капитан Кичин продолжал сидеть в следственной тюрьме Одесского КГБ. И месяц, и второй, и третий — без единого доказательства вины в каком-нибудь серьезном преступлении.
По советским законам районный прокурор может разрешить следственным органам держать обвиняемого под стражей сроком до одного месяца. После этого следственные органы должны либо представить доказательства вины обвиняемого и передать его дело в суд, либо отпустить обвиняемого в связи с отсутствием улик преступления. Но есть еще третий вариант: просить городского прокурора продлить срок заключения обвиняемого в следственной тюрьме «для завершения следствия». Прокурор города имеет право продлить этот срок до трех месяцев, генеральный прокурор республики — до шести месяцев, а генеральный прокурор СССР — до девяти месяцев.
Председатель Одесского управления КГБ полковник Куварзин трижды писал ходатайства о продлении срока заключения «особо опасного государственного преступника капитана Евгения Кичина» — прокурору города Одессы, прокурору Украинской республики и генеральному прокурору СССР. Все три ходатайства были тут же удовлетворены: какой прокурор откажет просьбе КГБ?! Хотя времена сталинского беззакония, когда люди исчезали в застенках КГБ без суда и следствия, формально как бы канули в вечность, суть всевластия КГБ осталась. Никто из четырех прокуроров — от районного до генерального — даже не подумал потребовать у одесского КГБ хоть каких-нибудь мотивировок для содержания Кичина в тюрьме, никто в пароходстве не вступился за одного из своих лучших капитанов. Больше того, партийная организация пароходства поспешила исключить Кичина из партии даже до того, как КГБ собрало хоть какие-нибудь улики против него и сформулировало обвинение. Просто если человека арестовали органы КГБ — это значит, ему не место в коммунистической партии, наши славные органы госбезопасности не ошибаются и не будут зря арестовывать невинного человека…
Для любого моряка, особенно капитана, исключение из рядов коммунистической партии означает полный и окончательный крах карьеры: в СССР нет беспартийных капитанов дальнего плавания. Это звание может получить только член КПСС. Таким образом, исключение из КПСС означает практически лишение капитанского звания и права на загранплавания.
Но полковнику Куварзину, майору А. и капитану Г. этого было мало. Их задача была простой и четкой: капитана Кичина, поднявшего открытый мятеж против власти КГБ, уничтожить! Уничтожить легально, открыто, в суде — так, чтобы все двенадцать моряков Одесского пароходства видели: для КГБ не существует героя, исключений, талантов и «звезд», КГБ может найти компрометирующие материалы на любого непокорного моряка, даже на такого «святого», как Кичин, и любого отправить в тюрьму, в сибирские лагеря…
Поэтому когда в конце девятого месяца содержания капитана Кичина в одиночной камере следователям одесского КГБ стало ясно, что добиться от него «признания» в не совершенных им преступлениях невозможно, они выбросили на стол последнюю карту. Во время очередного допроса майор А. торжествующе сказал Кичину:
— Ну все, капитан! Теперь тебе крышка! Только что мы получили из Тулеара фотокопию таможенной ведомости. По этой ведомости видно, что по твоему личному заказу в Тулеаре тебе доставили на борт судна три ящика виски, два ящика французского коньяка «Реми Марти», восемь ящиков французского шампанского, шесть блоков американских сигарет, три ящика кубинских сигар и так далее. Всего на тысячу семьсот тридцать два доллара сорок три цента. И все эти деньги ты уплатил наличными, или, как говорят там, «кэшем»! А наличные доллары, да еще в таких количествах, у тебя могут быть только в том случае, если ты занимаешься контрабандой и «левыми» махинациями с дефицитными товарами. Так что вы сгорели, гражданин Кичин. Вот под таможенной ведомостью ваша собственноручная подпись…
И он передал Кичину фотокопию тулеарской таможенной ведомости — документа, где действительно черным по белому было написано по-английски все, что он только что перечислил, включая подпись капитана Кичина.
Этот документ, безусловно, имел все шансы стать роковым в судьбе капитана Кичина. Любому советскому судье одного этого документа в сопровождении обвинительного заключения следователя КГБ было бы достаточно, чтобы признать капитана Кичина виновным по всем пунктам обвинения, включая перевозку контрабанды, связь с иностранными торговцами наркотиками и т. д. и т. п.
И Кичин, и следователь А. понимали всю силу этого документа. Майор А. не скрывал торжествующей улыбки. Он уже испытал силу этого документа на последнем защитнике капитана Кичина — начальнике Одесского пароходства Петре Данченко. Хотя этот упрямый старик нигде в открытую не обвинял КГБ в незаконном аресте Кичина и не выступал гласно в его поддержку, но он был единственный, кто отказался писать ходатайство в Министерство морского флота СССР о лишении Кичина капитанского звания. Трижды майор А. приходил к нему с этим ходатайством, уже подписанным секретарем партийной организации пароходства и начальником отдела кадров. Но Данченко не мог поверить, что Кичин — вор и контрабандист, и говорил упрямо: «Пока что он виноват только в том, что нарушил мой приказ и купил-таки подарки морякам за счет денег, которые я разрешил потратить на покупку каната. За нарушение моего приказа я сам и буду наказывать, когда вы выпустите его. Но капитанского звания за это не лишают. Во всяком случае, пока вы не докажете мне, что он действительно возил наркотики и другую контрабанду…»
Но когда А. показал старику эту фотокопию тулеарской ведомости, старик сдался. Тысячу семьсот долларов наличными не может иметь ни один советский капитан, если он работает честно, а не занимается перевозкой контрабанды, например, опиума из Вьетнама в Европу…
Данченко тут же подписал ходатайство в Министерство морского флота СССР о лишении Кичина капитанского звания, и еще через неделю министр морского флота СССР Виктор Бакаев — тот самый, который год назад подписал ходатайство в Верховный Совет СССР о награждении капитана Кичина орденом Трудового Красного Знамени, — поставил на ходатайстве пароходства следующую визу: «Капитанского звания — лишить, уволить из флота. Бакаев».
Таким образом морская карьера капитана Кичина закончилась еще до того, как закончилось следствие по его делу. Теперь майору А. оставалось последнее — добить Кичина как личность, сломать его и отправить в тюрьму. Он и так видел, что эти девять месяцев не прошли для Кичина даром: бравый, дерзкий, самоуверенный, черноволосый и голубоглазый капитан поседел за эти девять месяцев до последнего волоса, лицо прорезали глубокие морщины, голубые глаза выцвели, под ними появились тяжелые морщинистые мешки… Что ж, сука, ты сам напросился, усмехался про себя майор А., КГБ — это тебе не горящий хлопок, нас за борт не выбросишь…
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
