— Дейзи, мне очень жаль. Макфи вышел из себя, и я так и сказал ему. Не могу утверждать, что он был не прав, когда выставил из бара вашего отца. Фоли заслужил удаления из бара, но не насилия. Макфи — горячая голова. Он сначала действует, а потом думает. Меня не удивит, если Фоли подаст против него иск.
— Забудьте об этом, он не собирается этого делать. Что еще? Я уверена, что вы преследовали нас не для того, чтобы справиться о его здоровье.
— Я должен вам кое-что объяснить.
Дейзи чуть было не бросила очередную ядовитую реплику, но, очевидно, передумала. Лучше позволить ему сказать то, что он хочет.
Джейк смотрел куда-то вдаль, но говорил напрямик:
— То, в чем обвинил меня ваш отец, неправда, но я, кажется, знаю, отчего у него сложилось такое впечатление. Я надеюсь, что вы выслушаете меня.
— Говорите. Я слушаю.
— В «Луне» произошел один инцидент… Это случилось незадолго до исчезновения вашей матери. Я был в больнице — навещал жену — и зашел пропустить стаканчик. Ваша мать сидела в баре и была в плохом настроении. Она начала флиртовать со мной. Моя жена тогда тяжело болела, я был одинок, и, возможно, Виолетта неправильно поняла меня. Мы начали танцевать, что казалось мне вполне безобидным, но через некоторое время ее поведение стало меня смущать. Наш городок маленький. Вы знаете, как это бывает. Все обо всех всё знают. Я не мог позволить ей тереться об меня или класть руки на мои ягодицы. Я опущу подробности из уважения к вам. Я не хотел обижать ее, но знал, что должен был поставить ее на место. Проблема заключалась в том, что Виолетта всегда делала то, что ей нравилось, и не привыкла к отказу. Она рассердилась и сказала, что я ее оскорбил. Она ушла с танцевального пятачка, и я последовал за ней. Я хотел сказать ей, что и не думал оскорблять ее. Мне нравилась ваша мать… не поймите меня неправильно… но я был застигнут врасплох. Короче говоря, она кончила тем, что выплеснула мне в лицо стакан с вином.
— Это были вы? Я слышала эту историю, но не знала, что она про вас. Ваше имя ни разу не упоминалось.
— Да, это был я. К сожалению, этим дело не кончилось. Она начала кричать и ругаться. Виолетта была очень вспыльчивой и очень обидчивой. Она стала угрожать, что скажет Фоли, будто у нас был секс, что я к ней приставал, а когда она меня отвергла, я ее изнасиловал. Это было чудовищной неправдой, но что я мог сделать? Я постарался урезонить ее и извинился перед ней. Она как будто успокоилась, и я надеялся, что с этим покончено, но не был уверен в этом.
Я не знал, что делать. Я не мог пойти к Фоли и объяснить ему, что произошло. Если она сама об этом не сказала, то я бы таким образом «открыл банку с червями». Он бы либо разозлился на меня за то, что я пренебрег его женой, либо обвинил ее в измене, и тогда она бы начала все отрицать и заявила бы, что я ее изнасиловал. В этом случае он мог бы истолковать мой приход как желание выгородить себя. Во всяком случае, я решил молчать, и до сегодняшнего вечера об этом не было никаких разговоров. Но значит, Виолетта все же осуществила свою угрозу. Она, должно быть, наврала ему, что я заставил ее сделать что-то против ее воли, и Фоли в это поверил.
Дейзи молчала, обдумывая его слова.
— Я не знаю, что и сказать. Мы с папой никогда не обсуждали это. Сейчас он стыдится того, что напился. Я понимаю ваше желание расставить точки над i. Если хотите, я поговорю с ним.
— Как знаете. По крайней мере теперь вам известно о моей роли в этой истории. Можете верить мне или нет. И ваш отец, когда протрезвеет, может тоже поступать, как ему захочется. Я и не думал оскорблять Виолетту, но он и сам знает, как она умела переворачивать все с ног на голову. Если он как следует подумает, то, возможно, поверит, что ничего не было. Что до меня, я сожалею о том, что произошло. Я не хотел обидеть его.
— Я ценю это, Джейк. Что-нибудь еще?
— Нет, больше ничего. Сейчас поздно, и я не буду вас больше задерживать.
Когда он ушел, я спросила:
— Что вы об этом думаете?
— Мне кажется, что он врет.
24 ТОМ
Четверг, 2 июля 1953 года
В то утро, когда Кора отправилась в Волнат-Крик, Том спал, раскинувшись на кровати под простынями. Одним из поводов, по которым они спорили, была температура в спальне по ночам; ему хотелось, чтобы было прохладно и окна были открыты настежь, а Кора любила, чтобы было тепло, пусть даже и душно. У них также были разные вкусы по части жесткости матраса и подушек. Оставшись один, он мог делать все так, как ему хотелось. Без Коры он становился совершенно другим человеком, словно менял личину, которую называл «силой» и носил в ее отсутствие как смокинг. На самом деле у него было две ипостаси. Когда он напивался, особенно в «Голубой луне», то расслаблялся и становился тем, кем был в душе: добрым малым. Ему нравились его ботинки и джинсы, что в сочетании со спортивным пиджаком западного покроя давало ему ощущение изысканности в одежде. Здесь же, в модном доме Коры, трезвый и находящийся вне ее наблюдения, он активизировал другую часть своей натуры, играя роль лорда, становясь пижоном и щеголем. Курил с мундштуком, разговаривал сам с собой с прононсом.
Он встал в десять утра, принял душ, оделся и отправился завтракать в кофейню «Макси». Возвращаясь домой, Том увидел отъезжавший почтовый фургон. Подойдя к почтовому ящику, он вынул из него стопку писем и два журнала для Коры и вошел в дом, крикнув: «Ау, я пришел!» — просто чтобы лишний раз получить удовольствие от того, что он один.
Том отнес почту в кабинет Коры и положил на край стола, намереваясь просмотреть ее на досуге. Он уселся в кресло и приступил к поискам. Кора прятала свои личные бумаги в запертых ящиках письменного стола и даже в стенном шкафу, где держала драгоценности и меха. Но к счастью, он знал, где она хранила ключи. Его забавляло, что жена скрывала от него свои доходы, в то время как он следил за каждым ее шагом. Он не пытался снять деньги с ее банковских счетов — здесь она была всегда начеку, но время от времени подделывал подпись на чеке с дивидендами. Один из них прибыл накануне, и он вытащил его из почтового ящика раньше жены. В ванной, заперев дверь, он вскрыл конверт, чтобы посмотреть, какой улов принес ему его обман. Ага! 356 долларов 45 центов дивидендов на акции, которыми она владела. Ему нравилось вот так подворовывать у нее. Кора как будто никогда не замечала обмана. Чеки на дивиденды приходили периодически, и их сумма варьировалась, так что она не рассчитывала на них как на постоянный доход. Не то чтобы он гордился собой, но все же получал удовольствие от своих «набегов» на ее личный капитал. Но, честное слово, она сама была в этом виновата.
Том открыл ящик стола и достал папку, в которой она хранила свои оплаченные чеки. Он вынул один, изучая ее подпись: Кора А. Пэджет, с небольшой закорючкой на конце «т». У него был большой запас копирки, и он легко расписался на чеке — ну, расписалась Кора А. Пэджет, да и только, — а затем отложил бумагу в сторону и занялся почтой. Быстро рассортировал ее, игнорируя счета, за исключением тех, которые ей лучше не видеть. Последним конвертом в пачке было письмо, адресованное Лодену Голсуорси из банка другого штата. Том взял нож для бумаги, вскрыл конверт и прочел письмо, подписанное одним из двух вице-президентов банка «Лоренс Фрейберг». Мистер Фрейберг, или Лори, как Том уже стал звать его, писал для того, чтобы прояснить вопрос о счетах, с которыми за последние пять лет не производилось никаких банковских операций. Проценты по ним, конечно, росли, но мистер Фрейберг хотел знать, не мог ли банк сделать что-нибудь большее для своего клиента. Недавно они установили льготы по вкладам для постоянных клиентов, и поскольку Лоден Голсуорси был среди них, мистер Фрейберг предлагал связать его с одним из их финансовых экспертов для анализа его ценных бумаг. Том дважды прочел письмо. Это, должно быть, был счет Лодена, на который Кора не обратила внимания или о котором не знала. Мистер Фрейберг, вероятно, никогда не встречался со своим ценным клиентом и не имел представления о том, что пишет уже покойному Лодену Голсуорси. Когда Том перевернул страницу и увидел сумму счета, он расхохотался — шестьдесят пять тысяч четыреста девяносто долларов шестьдесят шесть центов.
