Я – неудачник, родившийся в шкуре Высшего Бога.
– Орёл, ты ведь знаешь, как я строг к женщинам.
– А к себе не строг?
– И к себе… Я ко всем строг!
Я распустил волосы и пустил их в лицо, чтобы скрыть от Орла свой позор. Лёг на спину, нелепо ударившись о свисающую сверху ветку. Накрыл лицо рукой.
– Скажи честно, ты ведь тоже спал с матерью? – спросил я, заставив Орла смущаться. Его глаза никогда не были такими круглыми, а клюв никогда так широко не раскрывался. Мне не хотелось слышать утвердительный ответ. Хотелось верить, что он просто не ожидал услышать от меня такого глупого вопроса.
– Было, – сказал он.
– До моего рождения?
– До.
– То есть, ты – ещё один претендент на моего отца?
– Да.
– М-м-м… Прикольно…
***
Домой даже возвращаться тошно. Смущал сам факт, что я живу в однокомнатном дупле гигантского ясеня. Ещё хуже была моя «соседка». Так уж я её воспринимал. На завтрак она любила алкоголь и шоколадные батончики, на ужин – что-нибудь цитрусовое. Хотя пьяной я её видел редко, стоит признать.
– Ну что, как день провёл? – спросила мать, за кухонным столом крутя в руках банку пива.
– Рутинно… – ответил я. – Мам, может, я приготовлю чего-нибудь нормального? Я ведь никогда не видел тебя без алкоголя.
– Так, я и не пью сейчас алкоголь. Просто пиво.
– Для людей, это алкоголь.
– Нашёл, с кем сравнить! – рассмеялась мать. – Да ладно тебе, я ж не на цитрусах сижу, чтоб ты так волновался!
– Вчера была и на цитрусах.
– А тебе-то откуда знать, что было «вчера»?
Ах, да… Время…
Интересно, как Афродита понимает, когда было «вчера» и «сегодня»?
– А, ну да, – поправился я. – Может, позавчера? Хотя нет, тогда бы из Олимпа я дважды видел свет, а я видел его единожды… Значит, да, вчера.
– Да ладно, Анубис. Разве я так плоха?
Наверное, нет. Весёлая и держащая себя в руках женщина, с которой никогда не бывает скучно. Всегда что-нибудь вычудит – такое, что это повергнет в ужас весь Иггдрасиль. Иногда оставляет меня одного – неизвестно, на час, два или день, – болтаясь с мужиками по мирам Иггдрасиля. Редко может прийти с одним из них. Хотя, при мне, до постели у неё ни с кем не доходило. Она действительно заботилась о моём психическом состоянии, отвергая каждого, кто пытался переспать с ней в моём присутствии.
– Нет, мам, всё хорошо.
– Вот и славненько! – она погладила меня по голове, плавно спуская ладонь к щеке. – Ану-у-убис… – она затеребила мою щёку, – прости дуру. Загуляла малость. Ты же не обижаешься?
– Нормально всё, – я убрал её руку от своего лица.
– Ану-убис… – мама надула губы. – Ну не злись. Я плакать начну!
– Да не злюсь я!
– А чего кислый такой?
– Да нормально всё, говорю же, – я встал из-за стола, закинул в рот конфету и ушёл. – Просто ведёшь себя, как ребёнок.
Иногда мне тошно от своего отношения к ней. Но почему-то вести себя иначе не получается. Пытался смеяться – только больше пробивало на слёзы; веселился – а это оказалось лишь самообманом и попыткой вдолбить себе, что всё хорошо. Иногда мне хотелось поговорить с ней серьёзно, но мать вечно сводила всё к шутке. Даже её «извинения» были лишь шуткой. И ведь всё было бы нормально, если бы мы не избегали разговоров…
Под подушкой я хранил учебник по психологии, а в качестве закладки использовал её фотографию, сделанную в день моего рождения. Красивая зеленоглазая женщина с длинными чёрными волосами. Кожа её голубоватая, а над глазами длинные стрелки. Лицо соблазнительное и наряд весьма открытый: кучка красных и белых тканей, облегающих тело от груди до колен. В руках женщина держит укутанного в плед смуглого младенца с недовольным лицом. И, кроме младенца, ничего не изменилось…
По возвращении в Олимп, ликование природы к Афродите исчезло. Пения встречающих её птиц больше не было, цветы прекратили распускаться, а боги, вместо восхищения, лишь фыркали в её адрес.
– О-о-о, шлюха вернулась! – закричал высокомерный Гелиос. – Что, всех приняла в Иггдрасиле?!
– Да она, небось, самому Нидхёггу там отсасывала! – хохоча, предположил Гермес.
Афродита промолчала, накрыла лицо куском ткани от платья и попыталась скрыться прочь. Гермес соскочил с бугорка скалы, мягко приземлившись с помощью крыльев, нелепо дёргающихся на его ногах. Путь Афродите к своим покоям был перекрыт мерзким – как характером, так и внешне – богом.
– Что-то нужно?
– Мне, как обычно! – шутливо произнёс Гермес и, мерзко и ничуть не соблазнительно, как он сам это видел, облизнув губы, расстегнул пряжку металлической юбки.
– Дай пройти, пожалуйста.
Гермес ударил девушку. Повалившись на скалистую неровную поверхность, Афродита стёрла в кровь колени. Боги ещё долго издевались над ней, валяя по заострённой поверхности Олимпа. Били её вплоть до заката, приговаривая: «Ведёшь себя так, словно ничего не произошло!»
