недели. Никакого вреда для вас или ребенка. Но на вашем месте, как женщина, я бы подумала. Так ли важно кто отец этого малыша, если больше вы не сможете зачать уже ни от кого. Может, вам и не нужно знать?
5
Спустя две недели, как только смогла сама передвигаться и управлять автомобилем, Арина вышла из особняка рано утром и пару часов колесила по городу, прежде чем клиника начала работу. Вернувшись к вечеру, она застала Лёшу сидящим на ступенях. Он облегчённо вздохнул, увидев девушку на пороге, но напряжение не исчезло с его лица.
— Почему ты сбегаешь от меня, как из тюрьмы?! — мужчина швырнул о стену телефон, как абсолютно бесполезную вещь.
— Иначе ты бы не позволил. — Сказала Арина, собрав всё мужество в голосе.
— Что? — нахмурился он.
— Лёш, я аборт сделала. — Сообщила ровным голосом она, будто говорила о новом маникюре.
— Ты не могла. — Утвердительно произнёс Лёша, но задал вопрос глазами. — Не могла же, Ари, я тебя знаю. — Он поднялся со ступеней и пошатнулся, делая несколько шагов к ней.
— Плохо знаешь. — Еле шевеля губами, возразила Арина. — Пять часов назад. Вот бумага. — Она достала из кармана белоснежный клочок, развернула и ткнула ему в лицо. А потом смотрела на мужчину и всё ждала, когда он отойдет от ступора и с отвращением попятится назад. Лёша скривил посеревшее лицо в болезненную гримасу и, не раздумывая, шагнул к ней. В его согревающих объятиях она сгорала от стыда и досады.
Как же она могла перестать любить этого человека, если он принимал её любую? Как, выбирая между любимым мужчиной и частичкой своей души, могла хладнокровно исполнить то, что задумала? Цепляясь ладонями за его каменную спину, она не могла удержать воду в глазах, ведь выбор этим утром уже сделала. Тело отказывалось подчиняться её глупому разуму. Ноги мякли, колени подкашивались, сердце падало на пол. За пеленой боли и досады, она не заметила, как Лёша уложил её на серую постель, прижимая к себе как самое ценное в бескрайнем мире. Несколько часов тишины она ждала, пока его дыхание перестанет сбиваться, пульс ослабеет и придет в норму. Даже уснув, мужчина сжимал её твёрдыми объятиями за плечи.
Двигаясь по крупице, по секунде высвобождаясь от его тепла, Арина выбралась и ещё какое-то время разглядывала его растерзанное мыслями лицо. Затем, смахнув со щек слезы, тихо ушла.
Ночь стремительно улеглась на город, полный горьких судеб и непростых решений. Мотыльки истошно ломились к свету, ударами калеча крылья, и убивая друг друга ещё до того, как обжигались о раскалённые фонари. Свет в управлении горел лишь на дежурном этаже и в окнах кабинета отца.
Распахнув дверь, Арина увидела перед собой измученный взгляд изумрудных глаз. Мужчина сидел за столом, зарывшись в кипы бумаг. Его голову окончательно одолела седина.
Только увидев дочь, он осел в кресле, выпустив тяжесть из груди. Но спустя секунду, разглядев на лице Арины мольбу о помощи, подскочил и понёсся к двери.
— Папа, спрячь меня! — она упала к нему в объятия и вжалась, словно маленькая беззащитная девочка. — Спрячь, чтобы Алексей меня не нашёл!
— Девочка моя! — Отец вжался лицом в её макушку, хватая с шоколадных волос родной аромат. — Спрячу, ну, конечно я тебя спрячу, маленькая моя!
— Спрятать нужно нас двоих. — Шепнула девушка, уложив нежное прикосновение ладони к своему животу.
Глава
18
. Не первый шаг
1
Жизнь всегда казалась ей рекой, прогретой до дна жарким летом и замёрзшей с наступлением зимы. Несмотря на метровую корку льда, вода всё же стремилась по течению, лишь сделав вид, что жизнь остановилась. В тот день, когда на свет появился крохотный человечек, спокойный и удивительно не плаксивый, река впала в море. Море это бурлило жизнью и кидало громадные волны на скалы от мыслей, что всё это неправильно.
Когда Тёмушка сделал первый шаг, Арина пригляделась и поняла, что барахтается вовсе не в море, а в океане. Одна, бьёт по волнам руками и ногами, черпая силы лишь глядя на улыбку родного человечка, но втайне от самой себя мечтает оказаться на белоснежной яхточке, в тепле, безопасности и любви. И если бы ни старая рыбацкая лодка отца, девушка уже пошла бы ко дну.
Сидя в тёплой кухоньке загородного дома, Арина смотрела на мальчика в белой рубашке и мешковатых чёрных брючках. Ему исполнялся годик в этот апрельский промозглый день, он плакал столько же, сколько хохотал. Слёзки текли из круглых завораживающих глазок по всяким пустякам, но высыхали от одного ласкового слова заботливого дедушки.
— Ну, что ты, мама, пригорюнилась? — пропел дедушка, усаживая малыша в креслице. — Никак, папку нашего вспомнила?
— Пап, не начинай.
— Может, пора одуматься? Пацан без отца растет, при живом отце.
— Как изменилось твое мнение. — Арина спрятала взгляд в кружке с крепким кофе. — Резко и в неожиданную сторону. Кто говорил, что лучше вообще без отца, чем с таким?
— А что я должен был говорить тогда? Только то, что удержало бы тебя на ногах, а не скосило окончательно.
— Вот и сейчас так делай. — Она отхлебнула горького напитка и поморщилась.
— Он ведь так и рыскает. — Начал отец, выдержав паузу приличия, словно сдерживался от этих слов. — Почти два года прошло, а этот псих всё больше сил на твои поиски тратит.
— Па, не надо, прошу тебя.
Мужчина поставил стул напротив дочери и, тяжело вздыхая, на него опустился:
— Ты посмотри в зеркало! Ничего от тебя не осталось! Одни кости! Уже сил нет, чтобы сына поднять на руки!
— Не преувеличивай. — Арина вцепилась в кружку с кипятком. — Я всегда худая была.
— Ты раньше была статная, грациозная, как мать! В спортзал бегала чуть свободное время! А сейчас мне только и остаётся смотреть, как ты гаснешь! Сижу и вижу, как мой ребёнок себя гробит, а заодно и моего внука!
Малыш, испугавшись властного тона дедушки, стал хныкать.
— Ну, ну, ну, Тёмушка! Прости деда, прикрикнул на мамку твою, балбеску, ну всё, ш-ш-ш! — Мужчина поднял мальчика на руки и прижал к плечу, затем снова обратился к дочери. — Ты ведь знаешь, что это его сын! Даже я вижу, что они одно лицо, прости Господи!
Арина подняла взгляд на мальчика, которого знала наизусть, до мельчайшей трещинки. Ещё пару месяцев назад она перестала терзать себя вопросом, согласилась, наконец, с очевидной вещью. В глазах малыша с течением времени погасли цвета, теперь они светились серебром. Взгляд, уже сейчас, с оттенком детской наивности,
