поймать неустойчивый ветер. Лишь в сумерках, перестав грести, отдавшись течению, казаки немного поуспокоились. Васька Мотус, слезши со своей лавки, с показной небрежностью подсел подле атамана на какой-то мешок. Елозил, сопел да ворочался, привлекая внимание, да, наконец, не выдержал:
— Допрежь баял ты, Сашко, что, мол, злато — чи зло, — бывший «вор» говорил неуверенно, подбирая слова. — Я ить тогда не внял тобе. Мол, шуткует Дурной… Ой, прости!
Санька только вяло отмахнулся: Дурной он и есть, что тут поделать…
— Тако вот… Не внял я. А ныне — ровно очи промылись! Всё узрел, всё промыслил! Яко ты баял — тако на Албазине и вышло… Погано вышло.
— Это да…
Ну, а что тут еще скажешь? Был бы у Саньки иной путь — ни за что бы с тем золотом связываться не стал…
И была дорога. Быстрая и легкая — легко вниз-то плыть! Только на сердце тяжело. Плыл Санька и только вперед смотрел: когда уже тот поворот? Когда знакомые островки по правую руку?
А вот они! Вон она — великая встреча Амура с Зеей! Разливанье без края! Вон и Темноводный, который, как не скрывай, а уже не упрячешь. Торчит он из-за леса то тут, то там. Вон ладная башенка над листвой сереет, вон клубы дыма черного — то рукастый Ши Гун в поте лица чугун варит. И Бурханка вся обжитая: плотики, лодочки, сети призрачными стенами всюду сушатся. Вон уже и огородики появились: убранные, вычищенные на зиму заботливыми руками. Это ты, Санька, еще поля на той стороне не видишь! Уж Рыта Мезенец за ними следит, ровно за детьми.
Казаки вылезли из дощаника и пошли в обход, к воротам. А навстречу народ радостный валит — друзей встречать. Соскучились! Распугав толпу, в воротах пробегает вороной конёк, на котором верхом — бесенок Муртыги. Подпрыгивает и ловко встает босыми ногами на седло!
— Дядь Сашика, смотри, чего могу! — весело орет и пытается выпрямиться.
По-любому, это его Тютя учит! Конечно, пацан оскальзывается, сверзается вниз и завершает цирковой трюк, обхватив вороного за шею… Под общий добрый хохот. Митька Тютя хохочет, Старик кряхтит, позабыв о вечной боли в руке, «Делон» иронично улыбается. А там, позади…
Она не спешит. Она стоит в тени воротной башни, сложив ладони на груди. И тихо улыбается. Потому что сейчас видит только его.
Чакилган. В расшитом даурском халате и пестром русском платке — прекрасная, как никогда.
Санька улыбается в ответ. Былой черноты на сердце — простыл и след. Будто, не было ее никогда.
— Нормально всё, — уверенно говорит беглец из будущего. — Будем жить!
Год (7)166/7 от сотворения мира/1658
Наполеончик
Глава 51
— Ну, и куда ты полез? Сказано же: до Зеи ножками топаем! В дощаники только груз складываем!
Дурной орал это уже раз в пятидесятый. Каждый третий казак норовил залезть в судно сразу у Темноводного: чтобы ехать на войну с комфортом. Но Бурханка этим летом так обмелела, что даже их плоскодонные суда еле пролезали. Мужики ловко нагружали их едой, одеялами, кожей, промасленными тканями, запасами стрел, пороха — и толкали дощаники вниз, стоя по колено или по пояс в мутной воде.
Война. По крайней мере, именно в это время она случилась в его версии истории — в июне 1658 года. И Санька планировал повторить ее, но с противоположным результатом… Если, конечно, Шархуда вовремя придет на Амур со всем своим флотом. Беглец из прошлого очень надеялся, что его деятельность последних лет никак не повлияла на планы маньчжурского амбань-джангиня.
Странно, но на душе у темноводского атамана было спокойно. Когда пришло время сказать «Поехали!», у него не дрожал голос, не холодело в животе, не тряслись ноги. Санька так долго этого ждал, так упорно готовился, так часто прокручивал в голове предстоящую войну, что уже перестал волноваться.
Честно говоря, он и «поехали» не стал кричать. Потому что гордое и пафосное слово с его обкромсанным языком только смех вызовет… Поефали! Дурной вообще последний год избегал громких речей.
«Ну, а чего волноваться? — убеждал он сам себя. — Я про Шархуду всё знаю. У него полсотни кораблей и примерно полторы тысячи воинов. Тогда они напали на втрое меньший отряд Кузнеца, напали внезапно… Теперь-то всё иначе!».
Всё и в самом деле стало несколько иначе. Темноводный выставил четыре пеших (и частично пищальных) полусотни. Командовали ими Ивашка, Турнос, Васька Мотус, а четвертую — сборную — возглавил Яшка Сорокин. Пятую полусотню привел с Северного острожка Якунька. Правда, она на четверть состояла из дуланов, и пищалей у них было меньше десятка. Также Темноводный выставил две конные полусотни, которые возглавили Тютя и Хабил. И в них дауров было поболее, чем русских. С низовьев по первому зову пришли Индига и Соломдига со своей робингудовской дружиной — сотня пеших стрелков из лука. Но больше всего, конечно, было союзных дауров и бираров — восемь сотен всадников! Правобережных возглавлял Делгоро, левобережных и бурейцев — Лобошоди, а северную группу — Бараган.
На этот раз вопросу управления войском Санька уделил много внимания, памятуя, как оно нелепо случилось в бою с Минандали. Всю пехоту и отряд Тюти он возглавил сам. А вот дауров…
— Аратан, мне очень нужно, чтобы взял на себя командование.
— Сашика, они же князья! Они старше и бывали во многих сражениях…
— И каждый будет делать в бою то, что ему в голову взбредет. Мне это не подходит, маленький тигр. Мне крайне важно, чтобы это войско действовало одним кулаком. Вот тогда это сила. И ни кому из князей я не могу это доверить. Они не запомнят моих наказов, не поймут половину их сказанного мной, а на оставшееся плюнут. Но самое главное, одни князья обидятся на других, кого я возвышу. А так они все будут равно обиженные…
— Ага, на меня… Ну, спасибо, друг…
— Не дуйся. Я понимаю, что не хочется. Я и сам не хочу. Но надо. Так будет лучше. Так у нас есть шанс победить.
Аратан согласился. Но должны были еще и князья согласиться. И тут пошла бойня насмерть! Уязвлённая гордость — это та еще проблема. Делгоро маленького тигра хотя бы знал и уважал за спасение сестры. Да и сам он еще князем не был. А вот остальные… Пришлось даже обращаться за помощью к страшному шаману Науръылге (которого побаивались и за пределами рода Чохар): чтобы заставил всех поклясться в верности. Шаман, кстати, в последний год раза три приходил в Темноводный — всё расспрашивал крестившихся дауров о новом могучем онгоне, которого привез лочевский шаман. Причем,
