– Так ну и все! Они этого наказания даже не заметят.
Ирина покачала головой:
– Мы-то можем не накладывать запрет на профессию, но мало найдется руководителей, которые потерпят у себя пилотов с судимостью.
– А это уже не наше дело, тем более что командиру так и так на пенсию пора.
– А вы подумали, каково завершать таким образом безупречную карьеру? – окрысился Попов. – Вместо почетного выхода на заслуженный отдых несмываемое пятно на репутации.
Пушкинистка Горина резко повернулась на стуле и сцепила руки в замок:
– А у меня защита докторской на носу и дочь поступает. Давайте будем реалистами, товарищи. Мне четко дали понять, что я должна до последнего отстаивать обвинительный приговор, и я очень сильно сомневаюсь, что из присутствующих в этой комнате работали только со мною одной.
– А я и не отрицаю, что со мной провели беседу в партийной организации, – сказал Попов.
– И чем же они вас запугали?
– Почему сразу запугали, Мария Абрамовна? Объяснили, что я, как коммунист, должен понимать масштаб проблемы. Халатность на транспорте следует безжалостно искоренять, пилоты не имеют права воображать себя всесильными богами, а в любых ситуациях обязаны строго соблюдать инструкции.
– Ну ясно, – усмехнулась Горина. – А вас, Ирина Андреевна, как обработали?
– А я давала присягу советского судьи. А вы, кстати, присягу народного заседателя, перечитайте, если забыли, там все написано.
– Слова, слова… – Горина закатила глаза.
– Нет, не просто слова. Вы правы, часто суть теряется за пафосными речами, но не в этом случае.
Горина встала и прогулялась по комнате, разминая поясницу.
В сущности, Попов прав, дело странное. Обвинение вышло голословным, но и защита его убедительно не опровергла. Процесс построен не на доказательствах и уликах, а на защите докторской Марии Абрамовны, поступлении ее дочки, карьерного роста Ирины и коммунистической сознательности атеиста Попова. Если он, конечно, не врет.
– Если бы мы хоть точно знали, что они не виноваты, – вздохнула Мария Абрамовна, – тогда другой разговор, а гробить свою карьеру и будущее дочери ради двух дураков, которые не умеют снимать показания приборов, я не хочу. Они мне никто.
– Это моя вина, – вздохнула Ирина, – вы ведь сразу честно признались, что вас запугали, и я обязана была заявить вам отвод, но не сделала этого. А теперь поздно, это тогда скандал на весь город. И процесс придется заново начинать.
– Я просто не люблю лицемерия, говорю как есть и предлагаю соломоново решение. И волки сыты, и овцы целы. Пилоты поедут по домам, у нас с вами проблем не будет, и спасенные пассажиры, между прочим, останутся довольны. Все люди взрослые, понимают, что от добра добра не ищут. Если дальше пойдут по инстанциям, то добьются не оправдания, а реальной отсидки.
Ирина нахмурилась. В принципе, Горина дело говорила. Судья всегда может дать ниже нижнего, только мера наказания должна коррелировать с тяжестью преступления и с личностью подсудимого, а никак не с мерой уверенности судьи в виновности человека.
– Когда я готовился к роли народного заседателя, то выяснил, что сомнения трактуются в пользу обвиняемого, – заметил Попов весомо, как на лекции.
– Предлагаете оправдать?
– Но, с другой стороны, как подумаю, что могло случиться из-за их беспечности! Ведь самолет мог рухнуть прямо на университет, прямо нам на головы!
– Вот сразу бы точно и узнали, есть бог или нет, – буркнула Мария Абрамовна.
– Обвинитель прав. Они дали ложную информацию диспетчеру, который пустил их напрямую через город при отказе одного двигателя. Это было уже спорное решение, но если бы диспетчер знал, что топлива на борту практически не осталось, он бы сообразил, что вслед за первым двигателем немедленно откажет второй, и не разрешил бы экипажу пролет над городом.
– В сфере «если бы» можно барахтаться так же бесконечно, как в сфере непознаваемого, – заметила Ирина. – Давайте по существу.
Попов тяжело вздохнул и развел руками. Ирине стало душно, она встала, открыла окно и выглянула на улицу. Вечерело. В белом небе зажглись белые фонари, будто кто-то уронил в молоко жемчужное ожерелье. Сквозь шум моторов и шагов слышался уютный плеск воды о гранит, пахло рекой, бензином и сиренью.
Ирина обернулась:
– Знаете что, товарищи, давайте упростим задачу. Отбросим сомнения и примем за данность, что пилоты ошиблись. Забыли про топливо или просто перепутали. Будем считать фактом, что, оказавшись в аварийной ситуации, произошедшей, кстати, сто процентов не по их вине, они растерялись. Командир, по свидетельству второго пилота, готовился к смерти, и мне кажется, что мало кто в подобной ситуации думал бы о расходе топлива. Второй пилот тоже не сообразил, что инженер отсутствует на рабочем месте и следить за датчиками просто некому. Будем считать, что все произошло именно так.
Горина энергично кивнула, а Попов пожал плечами и сказал, что он в этом далеко не уверен.
– Нет, давайте примем. Дадим людям право на ошибку и вспомним, что любую ошибку можно рассматривать как эксцесс исполнителя, а можно как несовершенство системы, – сказала Ирина, – и как вы думаете, какой подход стратегически выгоднее?
Горина с Поповым промолчали.
Ирина прошлась по комнате. Все просто, когда есть хороший компромисс, после которого не будет мучить совесть. Все довольны, шито-крыто, живем дальше. Обычно Ирина старалась не смотреть в зал, на потерпевших и их родных, но сегодня был случай особый, и вглядываясь в лица спасенных, пришедших постоять за своих спасителей, она заметила в заднем ряду высокого подтянутого старика, так поразительно похожего на подсудимого Леонидова, что практически не оставалось сомнений в том, что это его отец. Заметила Ирина возле старика и большую сумку. Значит, не верит в благополучный исход, раз собрал вещи для зоны. Условный срок подсудимые воспримут как избавление, и пассажирам нетрудно будет объяснить, что их спасли от смерти, которую сами же и пригласили. Хороший компромисс… Мария Абрамовна защитит свою диссертацию, дочка поступит в институт, Ирина с Павлом Михайловичем пойдут на повышение, а пилоты останутся на свободе и продолжат летать. Отличный план, ни малейшего изъяна.
– Товарищи, я жду ребенка, – тихо сказала Ирина, – а мой муж сейчас на ликвидации Чернобыльской катастрофы, и я не знаю, вернется ли он домой. Может быть, мне придется одной воспитывать детей, как и многим другим женщинам в нашей стране. Многие уже овдовели, многие ждут своих мужей и не знают, вернутся ли они. Женщины тревожатся за своих детей, попавших в зону облучения, беременные вынуждены избавляться от долгожданного ребенка… Словом, произошла страшная катастрофа, масштаб которой нам еще предстоит осмыслить.
– Я вам сочувствую, но какое отношение это имеет к нашему делу? – Горина с визгом закрыла молнию на сумочке. Видно, хотела покурить, но, услышав про беременность, отказалась от этой затеи.
