только его имя. Никакого люблю. Ничего, кроме его имени, нацарапанного снизу.
Прошлая ночь казалась чем-то большим. Это было похоже на любовь, но я знаю, что лучше не позволять себе думать о чем-то подобном. В конце концов, это приведет только к боли. Наслаждайся тем, что у тебя есть, думаю я про себя. Это лучше, чем я думала, что это будет.
Вскоре после завтрака приходит Катерина. Она выглядит усталой и более печальной, чем обычно, и у меня сжимается грудь при виде ее лица.
— Ты в порядке? — Спрашиваю я, готовя ей чашку чая, когда она садится на кухне. — Прошлой ночью…
— Это было прекрасно, — говорит она, ее губы слегка подергиваются. — Наверное, лучше, чем я ожидала. Я не знаю, чего именно я ожидала. Франко не казался слишком разочарованным. Ему понравилось, что я девственница, но, знаешь, это срабатывает только один раз. Так что в любом случае, надеюсь, он был достаточно счастлив, чтобы насладиться этим.
— Он был нежным? — Я хмуро смотрю на нее. — Он не причинил тебе вреда, не так ли?
Катерина качает головой.
— Он был нежным. Это просто… я не знаю, что я чувствовала, на самом деле. Я имею в виду это было просто более… отстраненно, я думаю. — Она с благодарностью принимает у меня чай. — Может быть, если бы все было более спокойно, если бы мы могли отправиться в свадебное путешествие — она пожимает плечами. — Но, конечно, мы не можем, когда Братва у нашего порога. И потом, моего отца должны скоро выписать, но его состояние все еще неважное, и без моей матери мне нужно присматривать за ним. — Она делает паузу. — Честно говоря, именно поэтому я пришла не только поговорить о Франко.
— О? — Я смотрю на нее с любопытством. — О чем ты хотела поговорить?
— Я хотела спросить тебя, пойдешь ли ты со мной в больницу сегодня днем. Я должна пойти и поговорить с врачом, прежде чем они отпустят его домой, организовать медицинское обслуживание на дому, пока он не закончит восстанавливаться после операции, и… — Катерина делает глубокий, прерывистый вдох. — Я просто не могу пойти одна. Я действительно не могу. Пожалуйста, пойдем со мной?
Больше всего на свете я хочу сказать ей да. Мысль о том, чтобы оставить ее разбираться со всем этим в одиночку, ранит меня до глубины души, но я помню серьезность в голосе Луки прошлой ночью.
— Я пообещала Луке, что не выйду из дома, — медленно произношу я. — Он специально попросил меня остаться здесь, пока его не будет, не делать ничего, чего я не должна. Он будет расстроен, если…
— Все будет по-другому, если он узнает, зачем тебе нужно выйти, — настойчиво говорит Катерина. По выражению ее лица я вижу, как отчаянно она не хочет оставаться одна. — И, кроме того, ему не обязательно знать. Я ничего не скажу если хочешь, клянусь.
Не может быть, чтобы Лука не узнал. Я уверена, что он как-нибудь узнает. Он всегда все узнает. Но может быть, она права, рассуждаю я. Может быть, он понял бы, если бы знал обстоятельства. И, кроме того, что может случиться? Катерина сейчас в такой же безопасности, как и я. Все будет хорошо, говорю я себе. Ты нужна ей.
— Хорошо, — сдаюсь я. — Я пойду.
Даже когда слова слетают с моих губ, я знаю, что это плохая идея, но то, как загорается лицо Катерины, вселяет в меня уверенность, что я поступаю правильно.
До тех пор, пока Лука не слишком разозлится.
* * *
Когда мы входим в больничную палату, глаза Росси загораются, когда он видит свою дочь, единственную настоящую положительную эмоцию, которую я когда-либо видела от него, но выражение его лица так же быстро мрачнеет, когда он видит меня. Я отстраняюсь, пока он тихо разговаривает с Катериной, чувствуя себя неловко не в своей тарелке. Я здесь только для того, чтобы поддержать Катерину, напоминаю я себе занимая место у окна, пока они разговаривают.
— Я собираюсь пойти поговорить с доктором, — наконец говорит Катерина. — Подожди здесь, София. Я не хочу, чтобы он был один.
Оставаться наедине в комнате с Росси последнее, что я когда-либо хотела бы делать. Но я просто киваю, чувствуя себя застрявшей теперь, когда я пришла сюда, чтобы помочь Катерине. Я чувствую, что должна делать все, что ей от меня нужно, поэтому я остаюсь на месте, ерзая на стуле, когда она выходит в коридор, чтобы найти доктора.
— Ты. — Голос Росси прорезает тишину в комнате, холодный, жесткий и хриплый. — Иди сюда.
— Я просто подожду здесь, пока Катерина не вернется, — начинаю говорить я, и Росси кашляет, немного приподнимаясь.
— Может, ты и жена Луки, но я все еще твой старший. — Он прочищает горло, его лицо краснеет. — Иди сюда.
Это последнее, что я хочу делать в мире, но я также не хочу, чтобы у него случился сердечный приступ или что-то в этом роде, не тогда, когда Катерина и так такая хрупкая. Поэтому я неохотно встаю, пересекаю комнату и подхожу к его кровати.
— Что вы хотите? — Я стараюсь говорить как можно спокойнее, когда Росси поворачивается ко мне, его глаза темные и злые, когда он смотрит на меня.
— Ты знаешь, что ты причина всего этого. — Хрипит он. И это не вопрос. — Все, что произошло, эта эскалация с Братвой, все это твоя вина. Ты и твоя грязная русская сучка мать. — Он кашляет, с хрипом дыша, когда смотрит на меня. — Я никогда не должен был позволять Луке выполнять гребаное обещание твоего отца. Я должен был убить тебя, когда у меня был шанс.
— Витто. — Мне следовало догадаться, что лучше не называть его по имени. Он выглядит почти фиолетовым от ярости, его челюсть работает, когда он наклоняется ближе.
— Ты должна надеяться, что Лука не узнает правду о том, почему Виктор хотел, чтобы ты стала его женой, — шипит Росси, и я смотрю на него, мои глаза расширяются от шока.
— Он не хотел…
— Он хотел, — говорит Росси, в его тоне слышится удовлетворение. — Он хотел жениться на тебе и трахать твою тугую девственную дырочку каждую ночь, пока не засунет в тебя еще одного русского щенка, сына, в котором он так отчаянно нуждается, чтобы взять то, что он хочет от нас, и сохранить это. Но Лука добрался до тебя первым. Хотя даже он не знает, почему ты такая особенная.
— Ты бредишь. — Для меня мой голос даже звучит не так, как мой, холоднее и тверже, чем я когда-либо слышала. — Тебе нужно отдохнуть. Ты не понимаешь, что говоришь. Луке бы не понравилось, что ты так со мной разговариваешь…
— Лука — гребаная ошибка, — рычит Росси, задыхаясь на середине предложения. — Он слаб. Я не должен был давать ему
