class="p1">– Спасибо, – поблагодарил я.
Некоторое время мы молчали.
– Вспоминал меня? – спросила она внезапно.
– Нет.
– Все же сердишься.
– Не в том дело, – вздохнул я. – После возвращения в армию постоянно в боях. Кровь, смерть, гибель товарищей. Не до сердечных дел было.
– Забыл, значит! – она всхлипнула.
Вот только слез мне не хватало! Я погладил ее по руке.
– Не плачь, Аннушка! Ты хорошая. Красивая, добрая, ласковая. Сотни мужчин мечтают сделать тебя счастливой. И какие! Генералы, вельможи…
– Но не ты!
– Мы слишком разные. Ты фрейлина, а я всего лишь солдат.
– Не лги! – покачала она головой. – Победитель Бонапарта, граф, майор гвардии, кавалер орденов Святого Георгия, офицер Свиты императора. Любая знатная семья в России почтет за счастье составить тебе партию. Может, ты уже нашел себе женщину? – спросила ревниво.
– Да, – кивнул я.
– Кого? Я ее знаю? – подобралась она.
– Нет.
– Как ее зовут?
– Мари. Графиня Мария Платоновна Руцкая.
– Ты о дочери? – догадалась Анна. – И что с того? Думаешь, не смогу стать ей доброй матерью? Ошибаешься! Я ее непременно полюблю.
– Не знаю, Аннушка, – вздохнул я. – Извини, но не хочу сейчас это обсуждать. Не в том состоянии. Голова кружится, бок болит. Позже поговорим. Как-нибудь.
– Поправляйся! – она встала и, наклонившись, поцеловала меня в щеку. – Я люблю тебя, Платон! Каждый день вспоминала. Знай это!
Она повернулась и вышла. И вот что теперь делать? Анна не угомонится, она такая. Пожалуется государыне, и та решит, что это отличная идея – сочетать браком свою фрейлину и геройского майора. Вдует в уши царю, тот распорядится – и получай, Платон, на шею хомут! Не хочу! Дело даже не в том, что не люблю Анну.
– Любовь быстро проходит, – сказал мне как-то знакомый врач, с которым я поделился сердечными переживаниями – под водочку разговор шел. – Потому и распадаются браки, заключенные по страстной любви. Вот она минула, и что в остатке? Чужие люди с разными интересами, – он закусил соленым огурчиком и продолжил: – А вот если в семье царит понимание и есть общая цель – брак устоит. Вот мы с Аллой оба медики. Если задержусь на работе и приду поздно, пилить не станет – сама такая. Я, в свою очередь, пока она на дежурстве, и ужин приготовлю, и квартиру уберу, и уроки у детей проверю. Никакой страстной любви между нами давно нет, зато уважение присутствует. Так и живем. Счастливо, между прочим.
Я эти слова запомнил. Жену-медика здесь, конечно, не найти – нету их, а вот родственную душу поискать стоит. Анна под этот критерий никак не подпадает. Двор, высший свет, приемы, балы – вот что у нее на уме. Мне же это все ни на что не упало. Не семья у нас будет, а Аустерлиц и Бородино в одном флаконе. И еще. Анна – самая завидная невеста России, на ее руку десятки претендентов. После брака станут врагами. Хватит с меня Болхова… Подумав, я попросил Пахома разыскать чиновника, который помог мне составить прошение к царю. Когда тот пришел, спросил:
– Просветите, Кондратий Мефодьевич. Могу я рассчитывать на отпуск по ранению? Если да, к кому обратиться?
– К государю, – ответил тот без запинки. – Вы теперь офицер Свиты его величества. Вам помочь написать прошение?
– Будьте так любезны, – попросил я. – Извините, что утруждаю.
– Что вы, ваше сиятельство! – покачал он головой. – Для меня честь оказать услугу спасителю государя.
Назавтра ко мне явился царь собственной персоной в сопровождении придворных. Вручил награды: шпагу, деньги, грамоту о возведении в графское достоинство и прочие бумаги, в том числе отпускное свидетельство.
– Поправляйтесь, Платон Сергеевич! – пожелал на прощание. – Постарайтесь не задерживаться долго. Повидаетесь с дочкой, оправитесь от раны, и обратно. Мне понадобятся ваши знания о Франции. Михаил Илларионович вчера поведал, как ваши советы помогали ему в войне с покойным Бонапартом. Признаюсь, не удивлен. Помню, как вы в Петербурге предсказали скорое оставление неприятелем Москвы и его последующую гибель. Тогда никто этому не верил, да и я, признаться, но сбылось. В Париже сейчас неразбериха, и кто знает, что взбредет французам в голову? Добрый совет мне не помешает.
– Буду всенепременно, ваше императорское величество! – заверил я.
Зря Кутузов обо мне царю сказал. Понимаю, что отблагодарил из лучших побуждений, только вышло наоборот. Ну, какой из меня советник? Наполеон мертв, история пошла по другому пути, мои знания превратились в труху.
– Я распорядился, чтобы вас довезли должным образом, – сказал Александр. – В покойном экипаже, с конвоем из казаков. Пусть все видят, как мы чтим героев Отечества!
Я поблагодарил, и царь ушел. Следующим утром меня отнесли к утепленному возку на полозьях, загрузили внутрь, и мы тронулись.
* * *
В первый день нового года Хренина решила навестить дальние конюшни. Дни после возвращения в Залесье она провела деятельно. Побывала во всех своих деревнях, поговорила со старостами и, собрав крестьян, вручила отличившимся в обороне имения мужикам вольные. Других, воевавших с французами, освободила от податей. Накладно, конечно: за крестьян придется платить самой, но деньги у графини имелись. Неделю тому в Залесье заглянул интендант с обозом. Выяснилось, что он ищет не разоренные войной имения с целью закупки провианта и фуража для армии. Узнав, что, кроме хлеба и овса, графиня может предложить сало, бычков и лошадей, интендант прямо воспарил от восторга. Срядились быстро. Единственное условие, которое поставила Хренина – никаких расписок, только наличные. Спорить интендант не стал. Правда, в расписке, которую он поднес графине, сумма стояла несколько иная, чем он выложил за лошадей и припасы, но Хренина только усмехнулась – знакомое дело. Подписала без звука – все равно выгодно. Цены интендант предложил хорошие – выше, чем в Смоленске до войны. А туда еще везти надо. Интенданту графиня сбыла трофейных французских лошадей. Конюхи сочли их не годными на племя, крестьянам привередливые к корму «французы» не нравились. Хренина поменяла их на своих – к обоюдному удовольствию сторон. Мужики получили простых русских лошадок, а трофейных графиня сбыла по сто рублей за голову – крестьянская стоила куда меньше. А еще бычки, хлеб, сало, овес – за все вышло больше шести тысяч рублей. Небывалое дело – до войны таких доходов Залесье не приносило.
Конюшни ее порадовали. Лошади сытые, ухоженные, многие кобылы из тех, что принадлежали полякам, напавшим на ее имение летом, ходили жеребыми. Значит, ожидается приплод, а такую лошадку в армию не по сотне рублей, а за все двести сбыть можно. Графиня милостиво поговорила с конюхами, в том числе из пленных – поинтересовалась, нет ли у тех жалоб. Французы заверили, что никаких: их сытно кормят и не обижают. Хренина довела до них весть о
