закрывались сами собой, несмотря на все ее старания держать их открытыми.
Вираго, как бы не замечая ее состояния, подвергла Хатун такому же осмотру, как и Фьору. Фьора с нетерпением ждала, когда кончится все это, но вдруг подскочила, не веря своим глазам и ушам: под руками Пиппы, осторожно скользящими по ее телу, Хатун стонала и извивалась. Тело ее было разбужено, несмотря на то, что глаза закрывались. Она трепетала от прикосновений могучей Пиппы. Внезапно она упала на широко расставленные колени, схватила руками свои груди, а пальцы Пиппы добрались до ее интимного места. Юное смуглое тело выгнулось дугой. Хатун прерывисто дышала, как загнанный зверь. Затем она с криком рухнула на пол, Фьоре показалось, что она забилась в конвульсиях…
Пиппа поднялась с колен. Она совершенно равнодушно отнеслась ко всему происшедшему.
Бросив на ошеломленную Фьору насмешливый взгляд, она сказала:
— Эта малышка умеет не только танцевать и играть на лютне. Ты никогда не занималась с ней любовью?
— Ты что, сумасшедшая?! — вскричала возмущенная Фьора. — Любовью можно заниматься только с мужчиной… и мужчиной, которого любишь!
— О! Ты еще многого не знаешь! Женщины могут оказывать друг другу приятные услуги, которые заставляют забыть грубости мужчин. Очень мало тех, кто умеет доставить истинное удовольствие. В городе, взятом штурмом, многие ведут себя как наемники, тогда как женщина… Хочешь, я тебе покажу?
— Спасибо, нет!
Фьора с отвращением смотрела на распростертое тело Хатун, погруженной после наслаждения в сон. У нее было впечатление, что ее рабыню только что осквернили…
Пиппа рассмеялась и, наклонившись, без видимых усилий подняла Хатун и бросила ее на постель.
— Не делай такое лицо! То, что ты видела, — это естественно, тем более для дочери Азии. Сегодня ночью оставь ее у себя. Завтра девчонка начнет работать. Сейчас она в таком состоянии, что даже не вспомнит, что произошло.
На пороге комнаты она обернулась:
— Кстати! С завтрашнего вечера ты тоже начнешь работать. Это будет не очень легко, но я тебе помогу!
Этой ночью Фьоре так и не удалось заснуть. Дом дрожал от оргий, и этот шум барабанной дробью отдавался в голове молодой женщины. Песни, крики, смех и хрипы пьяных доносились до Фьоры, и это было отвратительно.
Около двух часов ночи раздался сильный удар в дверь, но запор был крепкий и никто не вошел. Послышались оскорбления и грязные ругательства, и Фьора поняла, что имела в виду Пиппа, говоря о грубости мужчин…
Повернувшись на бок, она увидела спящую Хатун, и глубокая жалость пронизала ее. Фьора раскаялась в том, что минуту назад презирала ее. Бедное маленькое существо выказало такую преданность, перенесло холод, дождь, усталость, страх и другие опасности, чтобы попытаться избавить свою госпожу от ужасной судьбы! Одна только мысль, что с завтрашнего дня жизнь Хатун превратится в сущий ад и Вираго отдаст ее в руки этих грязных скотов, приводила Фьору в ужас. Она страшилась этого гораздо больше, чем собственной судьбы, потому что вдруг ощутила в себе до сих пор неведомую силу.
Ненависть и жадность Иеронимы вырвали ее из привычного счастливого мира и бросили к этим хищникам. Отныне Фьора знала: если она хочет жить, ей придется бороться первым попавшимся под руку оружием. Еще и для того, чтобы однажды упиться жаждой мести. Чувство мести сжало ее сердце так сильно, как сорняки заглушают и выпивают соки из благородных растений. Но если растениям помогает умелый садовник, то никто не сможет оживить сердце, если оно не будет получать живительную влагу нежности. А тот единственный, кто способен совершить такое чудо, не беспокоится и никогда не будет заботиться о ней.
Крик петуха восстановил тишину в доме Пиппы. Фьора услышала, как уходит последний гуляка. Он страшно фальшиво горланил песню, которую Фьора очень любила:
И круглый год на щечках розы рдеют,
Всегда, что называется, в цвету.
Исполненный хриплым голосом романс был почти неузнаваем. Эта песня была иллюстрацией того, что произошло с Фьорой: пародия, кошмар, насмешка, и она не видела дна той клоаки, куда упала, и каким образом можно из нее выбраться… и в каком состоянии! Теперь Хатун была ее подругой по несчастью. В одно мгновение дистанция была уничтожена, если она вообще была между ней и молодой рабыней, ставшей ее сестрой, возможно, более слабой, которую надо защищать, но благодаря Хатун появилась возможность разработать план побега. Она, по крайней мере, знала, где находится дом Пиппы.
Фьора заснула только при первых отблесках зари, когда в доме раздавался дружный храп его обитателей…
Ее разбудили хлопающие двери и шум льющейся воды.
Одетая в голубой шелковый пеньюар, Пиппа наливала воду в лохань и готовила ванну. Из-под ресниц Фьора украдкой наблюдала за ней. Это была мужеподобная женщина с рельефной мускулатурой, но без единой капельки жира. С очень нежной, как у ребенка, белой кожей, которую портил уродливый шрам.
Старый след от удара ножом говорил о пережитых великаншей опасностях.
Решив, что воды уже достаточно, Пиппа попробовала рукой температуру и на минуту исчезла. Вернулась она с коробочкой в руках, взяла из нее щепотку порошка и бросила в чан.
Знакомый запах сосновой смолы и листьев лавра наполнил комнату. По флорентийским обычаям, Леонарда всегда клала эту смесь в свежевыстиранное белье… Но сегодня речь шла не о стирке белья.
Даже не убедившись, что она проснулась, Пиппа подняла Фьору с постели и опустила ее по плечи в воду.
— Не проще ли было попросить меня подняться и пойти помыться? — спросила она.
— Совсем нет. Есть люди, которые не любят мыться. И я стараюсь избегать дискуссий на эту тему.
— Но я люблю мыться, и Хатун тоже. У нас дома была большая ванная, и я купалась каждый день!
Пиппа недоверчиво фыркнула.
— Это уж слишком! Ежедневное купание портит кожу.
— Ты же видишь, что не портит. Я слышала, что знаменитая куртизанка Зафолина, а ее общества добиваются самые богатые мужчины города, принимает ванны два раза в день!
На этот раз Пиппа была искренне удивлена. Она даже не могла себе представить, что дочь Франческо Бельтрами знала о существовании куртизанок. Фьора объяснила ей, что Зафолина была очень хорошо воспитана, образованна, скромна и набожна, что ее часто принимали в лучших домах. Любовались ее туалетами, украшениями, слушали, как она читает стихи или поет.
Это не имеет никакого отношения…
— К тому, что происходит здесь? — закончила Пиппа, намыливая Фьору. — Если ты будешь делать то, что я тебе скажу, у тебя тоже будет неплохая жизнь здесь. А когда поедем в Рим и ты будешь петь
