Но с жетоном, с медной цепочкой, со слишком нарочитым узором нано-проволоки, вживленной в ткань, шар выглядел именно тем, чем был: дешевым, безвкусным, жалким.
Сашка говорил себе и Лебедю, что злится из-за деда: тот был достоин большего. Поэт и все такое.
Лебедь молча кивал. Сочувствовал.
На переменке Сашка не знал, куда себя деть. Шар казался обузой, ходить с ним было неудобно, он ощутимо тянул руку вверх, раскачивался – даже в отсутствие сквозняка. Сашка подумывал оставить его в классе, но не решился. Это выглядело бы неприлично: дед только недавно умер, нельзя же так вот сразу. Курдин обязательно сострил бы что-нибудь про дикарей, не чтящих своих покойников.
Сам Курдин уже ходил без шарика. Как подозревал Сашка, не в последнюю очередь из-за него и Лебедя; но кажется, Курдин даже был рад избавлению. Наигрался, зло думал Сашка.
Когда они возвращались с Лебедем после большой перемены, Курдин с Вадей и Бобырко стояли возле лестницы и о чем-то приглушенно переговаривались. Сашка на миг запнулся, но потом выровнял шаг и пошел прямо на них, глядя Курдину в глаза. Тот, наверное, что-то такое прочел в выражении Сашкиного лица; замолчал и уступил дорогу.
И ни слова не сказал вслед.
На физике Сашка тянул руку, и на биологии, и на истории. Лебедь завистливо хмыкал. Две восьмерки и десятка; чуть лучше, чем обычно. Но радости Сашка не испытывал… ни радости, ни гордости. Только усталость, горечь и пустоту.
Вернувшись домой, он достал из кармана сложенную вчетверо заметку, развернул и в который раз перечитал. Заметку писал Антон Григорьич. В общем, получилось тепло и душевно.
Сашка представил, как отреагировал бы на нее дед. Наверняка метал бы молнии, позвонил бы Антон Григорьичу и, не стесняясь в выражениях, сообщил все, что думает по поводу «человека непростой судьбы», «борца за гуманизм, не имеющий границ, прописки и национальности», по поводу «сложных внутренних противоречий, которые отразились в его поэзии последних лет».
Он посмотрел на шар, привязанный над дедовым столом. Тот покачивался, словно водяной цветок, какая-нибудь диковинная актиния в плавном, невидимом потоке.
Поднявшись, Сашка встал перед шаром и начал негромко читать заметку. Голос звучал глупо. Это и вправду глупо: читать в пустой комнате заметку, как будто шар мог услышать и ответить.
Даже если бы дед был там, в нем, – он ведь не ответил бы, это не в его характере.
Сел делать уроки. Пытался. Вместо этого думал о всякой чепухе. Вот физика – идеальный газ, рэтбоуновское движение частиц… Сашка представил себе, что душа в шаре подобна газу: она должна равномерно давить на стенки. И быть намного легче воздуха, чтобы шар тянуло кверху.
Потом газ-душа с годами просачивается вовне, давление на стенки шара уменьшается, и происходит то, к чему все давно привыкли. Шары постепенно сдуваются, выдыхаются, «концентрация души» падает, и расслышать ее с каждым годом становится все сложнее.
Но не значит ли это, что душа «делима»? Или она похожа на пальто, которое затирается до дыр, теряет вес, цвет, плотность?..
Он хотел спросить об этом отца, но передумал. Родители вернулись усталые, у отца на работе трагедия: в соседнем районе маршрутка потеряла управление и врезалась в школьный автобус.
Сашка сам приготовил ужин и за столом сидел молча. Мама спросила, как успехи, – похвастался оценками.
Надеялся, что больше ни о чем не спросит, но она, конечно, спросила.
– Как дедушка? Ты с ним сегодня разговаривал? Он тебе что-то отвечал?
Сашка вздохнул и покачал головой.
Он заранее знал, что мама расстроится, но врать было бы глупо и нечестно.
Она сидела, опустив взгляд и поджав губы.
– Ничего, – сказал отец, – это нормально. Ты, главное, не переставай с ним беседовать. Помнишь, что я говорил?
Сашка кивнул:
– Душам нужно время, чтобы привыкнуть.
– Именно. Представь, они же лишаются тела, лишаются всего. Мир остается, а они в нем существуют уже совсем по другим законам.
Ночью Сашка лежал без сна и думал об этом. Пытался себе представить. Ты по-прежнему есть, но это «есть» – уже не то, что прежде. Тела нет, нет ничего, что отъединяло бы тебя от мира. Ты смешиваешься с ним. Таешь, растворяешься. Как крупинка сахара в кипятке.
Продолжаешь существовать, но в настолько «разбавленном» состоянии, что оказываешься одновременно везде и нигде.
Хочешь коснуться родных – а рук нет, хочешь закричать – а нет губ.
А если перед смертью попал в аниматорий и тебя поместили в шар, тогда все, что есть между тобой и остальным миром, – тонкие упругие стенки. Лишь они удерживают тебя от окончательного растворения.
Сашка представил себе, что сейчас рядом с ним души всех, кто когда-либо жил на Земле. Сделалось жутко.
Он вертелся с боку на бок и в конце концов сообразил, почему не может заснуть. Ему мешало молчание… молчание присутствия. Оно исходило из шара над дедовым столом. Впервые Сашка почувствовал, что шар – не просто вещь. Как будто дед сейчас был там, молчал и чего-то ждал – большой, угрюмый, вечно себе на уме.
Такой, перед которым Сашка робел, а в детстве – боялся до одури.
Он встал, нащупал тапки и, отвязав шар, перенес его в гостиную. Свет не зажигал, хватало того, что проникал в комнату с улицы, от фонаря.
Стараясь не шуметь, привязал шар возле бабушкиного – в углу, под иконой.
Лег спать. Во сне слышал, как дедов шар, покачиваясь, то и дело стучит упругим боком о бабушкин. Как будто бьется пульс.
* * *
Про новенькую знали мало. Она ни с кем не дружила.
Почти.
– Тебе это зачем? – спросила Сидорова. В детстве Сашка ходил с ней в один садик, она уже тогда была вреднющая. – Влюбился, да?
– Надо и надо, – сказал Сашка. – Ревнуешь, что ли?
– Я-а-а?! К ней?!! Пф! Дурак ты, Турухтун.
– А ты, – не вытерпел Лебедь, – ты, Сидорова, – коза! Ее по-человечески спрашивают, а она!..
В общем, поговорили.
– Ну, – заметил Лебедь, когда шли после уроков к остановке, – она ж не перевелась в другую школу, это точно, иначе в классе знали бы. Может, – утешил он, – заболела?
Сашка уже всерьез прикидывал, как ему похитить классный журнал, чтобы выписать оттуда домашний адрес и телефон новенькой. В принципе это было реально, хотя и рискованно. Другое дело, что, если Сашку поймают, вспомнят и про ножик, и про отложенную на неопределенный срок плату за обучение… Тут уже никакие оценки не спасут.
Он решил выждать до конца недели, а потом поговорить с Лебедем. Тот давно и безнадежно вздыхал при виде Сашкиных спецназовцев времен Юго-Западной кампании. Вряд ли устоит. А вдвоем, может, и получится провернуть авантюру.
