Г. М. замолчал и посмотрел на Шумана.
– Кажется, вы сообщили старшему инспектору о том, что Фергюсон знал Дрейка в лицо, верно?
Шуман кивнул:
– Да. Фергюсон упоминал об этом еще давно, десять лет назад. Говорил, что Дрейка выдает его походка враскачку, как у моряка. Полагаю, именно по ней Фергюсон опознал Дрейка на улице.
– Да, на улице, – повторил Г. М. не без удивления. – Конечно! Все просто. Чарлз Дрейк мог бы воспользоваться парадным, а не черным ходом. Но… он выглянул на улицу и увидел… – Г. М. повернулся к Марше. – Увидел вас. Вы стояли прямо перед ним, под фонарем.
Кстати, деточка, вы обманули правосудие еще и в другом. Вам ничего не было известно о часах в карманах вашего папаши до того, как вы с доктором Сандерсом не обнаружили наверху бесчувственные тела. Пока доктор бегал вниз вызывать полицию и «скорую помощь», вы обнаружили часы в карманах у Денни. Вы знали, что они означают. И потому, когда доктор вернулся, вы тут же на месте сочинили сказочку о том как ваш отец перед выходом из дома собрал целую кучу часов. Вы хотели направить нас по ложному следу, чтобы мы не подумали о кра… впрочем, не важно.
Речь шла о Дрейке. Рассказ мой почти окончен. Дрейк быстро огляделся в своем кабинете – ему нужно было создать видимость взлома. Будучи неплохим психологом, он действительно подпилил шпингалет на окне, чтобы показать, что в кабинет вломились снаружи. В четверть первого он отправился домой, на Блумсбери-сквер – туда всего десять минут ходу. Естественно, как вы и догадались, ночной сторож заметил его преследователя, Фергюсона. В половине первого тот вылезал из окна. К тому времени как позвонил сторож с сообщением о грабителе, Дрейк был уже дома и успел снять трубку.
Должно быть, он не мог взять в толк, что же случилось, – ведь ночной сторож видел взломщика в полпервого. Таким образом, у него появилось отличное алиби. Дрейк вышел из дому и отправился в контору, но сделал крюк и заглянул на Грейт-Рассел-стрит. Он собирался позвонить из телефона-автомата и сказать полиции, что в квартире Хея что-то неладно.
Потом понял, что все и так скоро откроется. Он видел Маршу Блайстоун и доктора Сандерса, которые вначале спорили под фонарем, а затем вошли в дом.
Мой рассказ может дополнить Мастерс. Он знает все недостающие подробности. Фергюсон вернулся на Грейт-Рассел-стрит, как написано в его записке. Придя туда, он обнаружил, что произошло убийство. Он не был уверен в том, как все случилось, но улики в карманах гостей его чрезвычайно встревожили. Он знал, что убийца – Дрейк. И на следующий же день связался с Дрейком, намереваясь шантажировать его. Представляю, как он потирал руки – думал, что набрел на золотую жилу. Видимо, с женой он делиться не собирался. Когда ее увезли в Скотленд-Ярд, он пригласил Дрейка на Чейни-Уок для беседы. Но Дрейк оказался предусмотрительным. Он ко всему подготовился.
А знаете, что в данном деле самое печальное? Сотрудники «Эвервайд», сыскной фирмы, которую привлек к расследованию сам Дрейк, еще до всех убийств установили, что яд покупал именно он. Поняв, что произошло, они пришли в замешательство. Но, поскольку дело касалось убийства, а они дорожат своей репутацией, они сообщили своему клиенту – Дрейку – о том, что им удалось выяснить, и только потом заявили в полицию. Когда мы с Мастерсом узнали, что Дрейк предупрежден, мы поняли: пора его брать. Мы устроили реконструкцию убийства (Поллард и Райт насильно удерживали Дрейка в спальне). Последнюю улику мы получили от мистера Шумана. Он не только разгадал загадку Джудит Адамс, но и…
– Я последним потерял сознание, – очень тихо проговорил Шуман. – Мне показалось, что я видел, как он входит в комнату перед тем, как я отключился. Возможно, это была галлюцинация, вызванная атропином; хотя теперь я понимаю, что все происходило наяву. Господи, помоги мне! Как я мог говорить, не выдав себя в… в другом? – Он наклонился вперед и ударил кулаком по столу, а затем порывисто вздохнул и затих.
Пошел дождь, вначале слабый, затем все сильнее и сильнее. Наконец, он забарабанил по крыше, как два дня назад. Сандерс вспомнил и кое-что другое. Две ночи назад, перед тем, как началась вся эта история, он, сидя в институте, ломал голову над сложной проблемой. Он занимался делом Смита и не мог понять, как мышьяк попал в мороженое. Теперь он все понял.
Внезапно тишину нарушила леди Блайстоун. Она встала и заговорила – впервые после того, как Г. М. грубо велел ей заткнуться.
– Насколько я понимаю, – негромко заявила она, – дело закончится судебным разбирательством?
– Да, – подтвердил Г. М. без всякого выражения.
– Какой ужас! В суде всплывет вся грязь… все о моем муже?
Блайстоун криво ухмыльнулся.
– Ничего страшного, Джуди, – утешил он ее. – Я научился смеяться над своими ошибками и могу за себя постоять. Пусть все всплывает… я не против!
– Зато я против! – с холодной яростью в голосе вскричала его жена. – Ты, может, и научился смеяться над своими ошибками, а я нет! И не думаю, что мне хочется этому учиться. Как по-твоему, почему я все терпела и даже пришла сегодня сюда? Почему я терпела тебя, терпела многое другое? Потому что я не вынесу позора в семье, с которой я связана! Скандал убьет меня!
– Но послушай, Джуди… Как же наш круиз…
– Я собиралась поехать в круиз, – пояснила леди Блайстоун, – потому что надеялась, что дело каким-нибудь образом замнут. Теперь ни о каком круизе не может быть и речи. Спокойной ночи, Деннис! Спокойной ночи, господа… Нет, Марша, ты оставайся. Я завтра же велю моим адвокатам начать дело о разводе. Едва ли необходимо упоминать имя соответчицы! – На Бониту Синклер она и не взглянула. – Разведясь с тобой, я, по крайней мере, формально очищусь от грязи. – И леди Блайстоун не спеша вышла из комнаты.
Блайстоун бросился за ней.
– Да, беги за ней! – вскричала Бонита Синклер. – Беги за ней, и ты окончательно утратишь покой и потеряешь душу! Она до смерти изведет тебя своими придирками, и ты не сможешь смотреть в глаза собственной дочери! Или оставайся с той, кого ты так любезно назвал шлюхой-торгашкой, и тогда ты, может быть, еще будешь счастлив. Я не жила по-настоящему до тех пор, пока не встретила тебя. И ты не жил, пока не встретил меня. Поступай как знаешь, бог с тобой! Но сначала хотя бы поблагодари своего друга. Пусть у него вульгарные манеры и тяга к простонародному языку, но он один протянул тебе руку помощи, когда ты угодил в беду!
Г. М. покраснел и принялся что-то бессвязно бормотать. Мастерс еще не видел сэра Мерривейла в таком замешательстве. А Сандерс, не отрываясь, смотрел на свою невесту. Марша откашлялась, сделала шаг в сторону Бониты и робко тронула ее за руку.
– Миссис Синклер, – проговорила она, – простите меня, пожалуйста.
