И тут их накрыла снежная пелена. Костя, который до этого никогда не видел снежных зарядов, на мгновение растерялся, а потом бросился туда, где, по его расчетам, находились Бараско и Березин.
Снежный заряд длился бесконечно долго. Костя двигался в нем, как молочной пелене. Сильный ветер сбивал дыхание. Приходилось отворачиваться и закрывать лицо. Под ногами плюхало и чавкало. Костя пару раз провалился в щели между камнями, чуть не сломав ноги, забрел в мелкое озеро, потом безуспешно ломился сквозь ивняк, лез по мокрым скалам и бесчисленное количество раз пересекал холодные ручьи и огромные лужи.
Заряд закончился так же внезапно, как и начался. Костя оглянулся. Вокруг была совершенно незнакомая местность, засыпанная мокрым снегом: гранитные складки, болото между ними и далеко-далеко внизу, в мрачной серой пелене — залив.
После заряда стало еще холоднее и промозглее. Ветер выдувал остатки тепла. Костя хлебнул из бутылки и, не чувствуя вкуса спирта, побежал вниз, где должно было быть озеро с ракетными позициями комплекса С-400. Выглянуло солнце, и снег стал быстро таять. Ноги у Кости были настолько мокрыми, что он уже не обращал внимания на лужи. Горные ботинки оказались не той обувью, в которой можно было бегать по тундре. Выскочив на вершину горы, Костя еще больше удивился: внизу раскинулся военный поселок. Черные заборы, покосившиеся домики и избы. Там, где было поровнее, располагалась воинская часть с плацем. Однако никого: ни военных, ни гражданских, видно не было даже в бинокль.
Костя так вымок и замерз, что сбежал с горы, как мячик, и сунулся в крайний из домов — маленький, дощатый, потрепанный ветрами, дождем и морозами. Он выбрал этот домик по двум причинам: он был крайним и из его трубы поднимался черный угольный дым.
Отворив скрипучую дверь, обитую рваным дерматином, из-под которого торчала вата, Костя попал в темные сени, где умудрился наступить на пустое ведро, и оно с грохотом откатилось к стене. Он так и застыл с поднятой ногой, ожидая, что на шум сбегутся обитатели дома, но никто не появился, и Костя, ободренный этим, заглянул в окошко следующей двери, толкнул ее и сразу ощутил живительное тепло. Оно исходило из кухни. Он шагнул туда, где гудела и пылала печь, а на столе перед окном стоял огромный ведерный самовар, из носика которого шел пар и сочился кипяток.
Костя подставил руки под эти капельки, не ощущая, какие они горячие, растер руки, сел на древний стул и стянул с ног раскисшие ботинки и носки. Он снял бы и брюки, чтобы высушить их над печью, да боялся, что хозяева войдут и застанут его в таком виде. Затем он налил в кружку кипятка и стал пить его маленькими глотками, ощущая, как живительное тепло разбегается по телу и в голове постепенно проясняется. Ногами он почти касался стенки печи, и от брюк пошел пар. Ему стало тепло, приятно. Он достал бутылку со спиртом, плеснул чуть-чуть в кипяток и заставил себя выпить эту дурно пахнущую и обжигающую жидкость.
Его сразу развезло, хотя стало очень тепло, и огонь, который поселился в желудке, разбежался по всем жилам. Захотелось спать. Его клонило то вправо, то влево. В последний момент Костя чудом не упал со стула, а когда надо было встать, упирался то плечом в буфет справа, то клевал носом в умывальник слева. Он вздрагивал, как больная лошадь, и таращился в коридор, откуда, скорее всего, должна была проистекать опасность. Но сон наваливался все сильнее, затягивая в свои видения, и сил не было с ним бороться. Костя понимал, что засыпать нельзя, что надо встать и уйти, пока его не поймали и не превратили в синего человека. Тем более, что в прихожей стояли кирзовые сапоги, которыми можно было воспользоваться, а на вешалке висел вполне приличный бушлат. Но сон пьянил сознание и предлагал сладостные видения. И Костя почти уступил ему.
Вдруг он услышал сквозь тяжелый морок, как кто-то зашел в сени, и хотел схватить автомат, но его почему-то под рукой не оказалось, хотя Костя точно помнил, что прислонил его к столу. Тогда он сорвал с поленьев еще сырые ботинки с носками и спрятался под стол, на котором стоял самовар. Вошли двое в яловых сапогах, с оружием, которое, однако, оставили в прихожей.
— О, — воскликнул один из них сиплым голосом, — чаёк! — и уселся на стуле, на котором только что сидел Костя.
— Где-то здесь у Ирки должны быть сушки, — сказал другой, судя по звонкому голосу, помоложе.
Он стал шарить в буфете, гремя баночками и шурша пакетами.
— Брусничное варенье будешь?
— Гадость… надоело… — ответил Сиплый. — Водки нет? Что-то мне водкой пахнет!
— Откуда у Ирки водка? Она одна не пьет.
— Я говорю, пахнет, значит, пахнет. У меня на это дело нюх особый.
— Да ладно, брось. Я бы знал. Что мне, для друга жалко?
— А может, и жалко! — хитро ответил Сиплый. — Откуда я знаю?
— Ну тогда поищи сам, — с вызовом ответил Молодой.
— А-а-а! — засмеялся Сиплый. — Пошутил я, пошутил. Хотя пахнет, точно.
— Ты знаешь, а ведь действительно пахнет.
Костя, который сидел ни жив, ни мертв, перестал дышать.
— Ну так поищи для друга!
— Я точно знаю, что самогон она давно не гнала. Не из чего бражку делать. Последний раз когда завоз был?
— Осенью.
— Вот видишь! А когда будет следующий, неизвестно. Откуда у нее самогон? Сахар — ек.
— Бабы народ хитрый. Пахнет не самогоном, а водкой. А водка у нас у кого?
— Иди ты! — предупредил Молодой после паузы. — А то в дыню дам!
— Брось, чего ты?! С тоски и не то сотворишь! Или скажешь, что Ирка у тебя не такая? Вот моя Лорка, как она была в меня влюблена! Клялась быть верной не хуже жен декабристов. Поперлась за мной на край света. Зимой у нас на кухне сосульки висели, а в умывальнике лед плавал.
— Да помню! — согласился Молодой.
— А что учудила? — продолжил Сиплый. — Втрескалась в лейтенантика!
— Ну-у-у? — лениво отреагировал Молодой, наливая в кружки чай.
Но Костя уже понял, что сейчас будет мордобитие — слишком резиновым был голос у Молодого.
— Из последнего пополнения.
— Ну-у-у и?..
— Что «ну-у-у и»?.. — переспросил Сиплый. — Я его отправил в Земляное, а ее порешил.
— Лорку, что ли? — насмешливо удивился Молодой. — Врешь, я ее сегодня видел!
— Конечно, не до смерти, но рука у меня тяжелая. Слушай, чего ж так спиртом пахнет?! — И, отогнув клеенку, заглянул под стол.
С минуту он смотрел на Костю, как на привидение, а потом они его вытащили в коридор и стали избивать.
— Вот он, твой лейтенантик! — радостно кричал Сиплый, норовя заехать кулаком Косте в лицо, чтобы поставить синяк.
Но у него не получалось, потому что каждый раз, когда, казалось, его кулак должен был найти свою цель, Костя исхитрялся уворачиваться, хотя его крепко держал Молодой.
