повернулись к Полищуку.
О его трагедии знали все, старались его без нужды не беспокоить, избегали шуток, тем более насмешек. Но то, что мы увидели, вызвало у нас гомерический хохот. И даже Стифеев, который не позволял себе ни над кем смеяться, теперь хохотал вместе со всеми.
У ног Полищука уже лежала груда бинтов, а он продолжал их сматывать со своего пистолета ТТ.
— Он у вас что — ранен? — смеясь, спросил Стифеев.
— Да знаете, товарищ майор, сколько пыли было под Яссами.
— Знаю и верю, что ваш пистолет чистый. Заворачивайте его к чертям собачьим назад… — И, обращаясь к нам, добавил: — Учитесь, как нужно содержать личное оружие — когда уйдете на пенсию, если вам разрешат это оружие иметь…
Майор ушел. Офицеры еще некоторое время продолжали подшучивать над замполитом. Однако вскоре шутки стихли — все мы помнили о горе, постигшем Полищука.
А он молча продолжал наматывать бинты на пистолет, чтобы уберечь его от пыли и грязи. На замечание друзей, что пистолет нельзя хранить в таком виде — а вдруг он срочно понадобится, он мрачно заметил:
— Вряд ли нам придется сойтись врукопашную, а если и случится, я их, гадов, зубами грызть буду!
Через несколько дней в междулесье для офицеров проводилось занятие по топографии. Около одиннадцати дня из зарослей раздались автоматные очереди. Это было так неожиданно здесь, за тридцать километров от переднего края, что офицеры не сразу сообразили, что происходит. Но жужжание пуль быстро привело их в чувство, и через минуту началось прочесывание ближайшей опушки. Вот один из офицеров упал, раненный в плечо. К нему подбежал капитан Полищук, крича что есть мочи:
— Санинструктора!
Расстегнув гимнастерку раненого, он увидел, что у того из раны в плече течет кровь. Достав бинт из сумки, он приложил его к ране и вновь закричал:
— Санитара!
Прибежала Маша Позднякова. Оторвав у раненого рукав, Маша быстро перевязала ему плечо. Лицо его стало бледным, искаженным от боли.
— Как нелепо… — проговорил раненый офицер.
При помощи Маши Поздняковой и капитана Полищука он медленно, пошатываясь, пошел в санчасть.
Вскоре из леса появилась группа солдат. Впереди, заложив руки за голову, вышагивал высокий белокурый немец. На лице его не было и тени страха, смущения или беспокойства. Он даже слегка улыбнулся доброжелательной, приветливой улыбкой, когда его подвели к замполиту.
Полищук, хмуро сдвинув брови, внимательно разглядывал немца. Затем, окинув взглядом окруживших их солдат и офицеров, злясь на самого себя, что не знает немецкого языка, спросил:
— Товарищи, кто говорит по-немецки?
И вдруг пленный оживился и на чистейшем русском языке заявил:
— Я знаю русский, господин капитан. Я «русский немец» из-под Одессы.
— Так ты, сука, в своих стрелял! — заорал Полищук, брызжа слюной.
— Я не стрелял, господин капитан. Я служил в комендантском взводе.
— Чем же вы там занимались? Расстреливали мирных жителей?
— Нет, господин капитан. Этим занимались другие — СС, их карательные отряды. Мы несли охранную службу…
— А из лесу кто стрелял? Ранил нашего офицера?
— У меня нет оружия. Это другие. Они бежали, увидев русских солдат…
Стоявшие вокруг солдаты подтвердили, что взяли его без оружия и что он сам поднял руки.
— А ты почему не бежал?
— Я не убил ни одного русского солдата, я вообще никого не убил. Меня мобилизовали…
— Что ж ты не бежал к партизанам?
— Это не так просто. Да и боялся, что партизаны мне не поверят. Наши люди оказались между молотом и наковальней…
— И ты думаешь я тебе верю?
Немец ничего не сказал. Пожав плечами, он опустил голову.
— Где стоял твой комендантский взвод? — продолжал допрос капитан.
— В Кременчуге, под Полтавой, — лениво ответил немец и вздрогнул, увидев, как дернулся капитан, как лицо его покрылось красными пятами, а глаза стали безумными.
Теперь немец испугался не на шутку и смотрел на Полищука широко раскрытыми глазами.
Капитан же открывал и закрывал рот, пытаясь что-то сказать. Красные пятна на его лице исчезли, рот растянулся в злой ухмылке. Даже окружавшие его солдаты попятились.
— Ах ты, сволочь, так это вы там насиловали детей и расстреливали их родителей? — Капитан полез в кобуру.
Немец увидел движение руки капитана, понял его смысл, и желтизна покрыла его лицо. Глаза с ужасом следили за рукой капитана.
— Нет, господин капитан, я… мы… никого из русских мы не трогали, тем более детей. Это отряды СД и СС. Мы только охраняли.
— Врешь, собака! — кричал капитан. — Врешь, мразь! Все вы, попав в плен, выдаете себя за святых. Вы пришли за нашей землей? Вам земли мало?! — Он начал освобождать свой пистолет от бинтов. Бинты ложились ему под ноги, опутывали сапоги. Пытаясь переступить, он запутался в бинтах, упал на колено перед немцем. Картина была нелепая.
Немец помог ему подняться. Бледность не сходила с его лица, но на губах появилась улыбка. Воспринять всерьез всю эту картину было невозможно. Раздались смешки среди окружавших капитана и немца солдат и офицеров. Это еще больше разозлило капитана, он потерял остатки самообладания.
Наконец пистолет освободился от последнего бинта. Капитан поднял пистолет и приставил к голове немца.
— Прекратите, товарищ капитан! — раздались крики солдат и офицеров, стоявших вокруг. — Его нужно сдать в штаб. Там разберутся.
Полищук окинул товарищей безумным взглядом. Нельзя было допустить убийства безоружного, пусть даже немца, может, действительно безвинного человека.
— Прекратите! — Капитан Балакирев и еще несколько офицеров схватили Полищука за руки, за плечи, попытались выбить пистолет. — Это убийство, а не возмездие! Возьмите себя в руки!
— А они, они что делали?! Им что, все дозволено — детей насиловать, стариков убивать?! Кого защищаете? — набросился Полищук на Балакирева, пытаясь вырваться из рук товарищей. — Фашисты — это не люди! Даже звери не позволяют себе того, что делали они на нашей земле!..
Полищук рванулся изо всех сил. На какое-то мгновение руки его упустили — раздался выстрел. Немец, открыв рот, очевидно, чтобы что-то сказать, упал замертво. Полищук схватил горсть земли и, запихивая ее мертвому в рот, истерично кричал:
— Вам земля была нужна? Нате, ешьте, сволочи!
Ошеломленные происшедшим, солдаты и офицеры подавленно молчали, глядя кто с сожалением, кто с сочувствием, кто с негодованием на Полищука. А тот вдруг обмяк, выронил пистолет, испуганно оглянулся и побрел, не разбирая дороги, к опушке леса, сгорбившись, как от непосильной ноши.
Через два дня капитана Полищука отправили в госпиталь с глубоким психическим расстройством. Он уехал с твердой уверенностью, что найдет свою Оксану. Дай-то ему Бог…
А война, громыхая, катилась дальше, подминая под себя человеческие судьбы и жизни. Впереди был
