а мама у меня далеко не дура.
Она уже все поняла. Еще не увидев меня, сложила два и два.
Что же делать?
Сердце заходилось в груди пойманной в клетку птицей. Разум бил тревогу. Причем я же примерно представляла, чем все могло обернуться для нас!
А теперь бессмысленно было притворяться глухой. Бессмысленно прикидываться идиоткой.
Я приподнялась на нетвердые ноги. Несмело вышла в коридор и увидела всех троих. Мама носилась из угла в угол, находясь на последней стадии афига, в то время как Север стоял посреди коридора с обнаженным торсом и босыми ногами, и готовился к сбросу "атомной бомбы". Он держал Киселя (вцепившегося в него мертвой хваткой) и истекал кровью.
Какого черта? Откуда кровь у него на руке?
— Я все объясню, — распинался Север перед мамой, а та отмахивалась от него, не желая слышать. — К вам в дом собака пробралась. Огромная! Злая, прям как вы сейчас! Кошака вашего чуть не сожрала! Вот доказательство! — выставил он окровавленную ладонь и чересчур дерзко продолжил: — Мне бы перекись и бинт, пока я у вас тут в крови все не испачкал. Одолжите? Поможете же?
Ох, зря он маму с собакой сравнил... Сейчас она так поможет ему, что мало не покажется!
Но, судя по всему, Северу и впрямь пришлось с боем прогонять бродячую псину. Она укусила его за запястье. Кровь хлестала очень сильно.
Точно! Мы же дверь не заперли, когда нагрянул Север, а потом... а потом нам было уже не до этого...
Я оцепенела от вида крови, от тяжелой действительности и крайне напряженной ситуации.
А мама вместо того, чтобы идти за аптечкой, вырвала из рук Севера напуганного кота, смерила взглядом следы на груди, оставшихся от когтей (явно не моих), а потом с рыком указала ему на выход.
— Знаешь, что, герой! Шел бы ты отсюда, пока тебе еще и ноги не переломали! И кроссовки свои не забудь! — мама пнула его обувь к порогу, развернулась и гневно обратилась уже ко мне: — Чего стоишь как вкопанная? Вещи его неси оттуда, где раздевались! Бегом!
— Да все не так! Не было у нас ничего! Мне футболку псина разодрала, отвечаю! — Север не терял надежды пустить маме пыль в глаза.
Вернувшись в спальню, я сгребла со стола все вещи Севера и, прижав их к груди, посеменила в прихожую. Боясь посмотреть маме в глаза, протянула одежду с телефоном Довлатову, а тот досадливо поджал губы, мол, он сделал все, что было в его силах.
— Все не так, говоришь? — мама вновь ополчилась. — А это тогда что?
Она небрежно дернула за ворот халата, оголяя шею со следами поцелуев. А Север дернулся в мою сторону, намереваясь прикрыть меня за своей спиной. Однако мама оттолкнула его.
— Засосы у нее откуда появились, а? Ты че, мудила, совратил ее?
Мама дорогая! Я впервые услышала, как она выражается!
А это говорило лишь об одном — нам конец. Всему конец. Доверию. Взаимопониманию. Благосклонности.
— Мам, — буркнула я дрожащим голосом, стараясь вогнать слезы обратно в глаза. — Давай потом все обсудим. Наедине.
— Так я и жду, когда твой.... — осеклась она, гневно зыркнув на наспех обувающегося Севера. — Когда сосед наш отправится восвояси! Давай живей!
Мама буквально за шкирку выволокла Севера на крыльцо. Тот успел лишь выкрикнуть:
— Лин, не слушай ее только! На телефоне будь!
А потом она с грохотом захлопнула дверь. Двинулась на меня решительно и, замахнувшись, со всей дури влепила мне пощечину. Настолько оглушающую, что я на долю секунды потеряла сознание.
— Совсем уже рехнулась? Нет, ты будешь слушать меня! — проорала она, надрывая связки, после чего понеслась в мою комнату.
От силы удара я едва ли шею не свернула. Позвонки хрустнули. Щеку тотчас пронзила жгучая боль. Зажгло нещадно и слезы покатились, только усиливая жжение.
Через мгновение мама снова предстала передо мной. Злая до крайности. Разгневанная до страшного предела.
Держа в руке простынь со следами крови, она трясла ею у моего зареванного лица. И если бы взглядом можно было убивать, я бы уже лежала на полу без признаков жизни.
— Взрослой стала, да? А разбираться в людях так и не научилась?! Или он так запудрил тебе мозги, что ты сама ему в свою постель пригласительное выписала?
— Мам, — ревела я, не находя подходящих слов в свое оправдание.
— Что мам? Что, мам, я спрашиваю? Где моя Лина? Куда подевалась моя правильная дочь?
— Я здесь, мам... я все еще здесь, — шмыгнула носом, совестливо склоняя голову к груди.
— Нет! Ее больше нет! Он испортил тебя! — со всего размаху швырнула в сторону простынь и схватилась за голову. Отвернулась, перевела дыхание и уже на полтона тише спросила: — Вы хоть предохранялись?
— Да.
А что мне еще оставалось сказать? Если бы я сказала правду, Северу пришлось бы нанимать телохранителей. Она порвала бы его на куски. И меня вслед за ним.
— Завтра же запишись на прием к гинекологу. Попросишь, чтобы выписали тебе противозачаточные.
— Зачем?
— Чтобы сюрпризов не было! Тебе еще выучиться надо!
— Но завтра воскресенье. Поликлиника не работает.
— Тогда в понедельник записывайся!
— Х-хорошо.
— В стирку постельное закинуть не забудь! — равнодушно сказала.
Я спешно подобрала простынь с пола, а затем мама развернулась. В ее стеклянных глазах стояли не только непролитые слезы. В них отражался страх.
— Лин, что бы между вами ни происходило, пообещай, что ты не будешь с ним. Только не с... этим.
Процедила она доходчиво, тая в себе что-то похожее на боль.
Изнутри я надламывалась надвое. На две части, где первая занимала позицию мамы, а вторая упрямо держалась за Севера.
Слова мамы резали без ножа. Непримиримый взгляд высекал на сердце болезненные зарубки. Мне тоже было больно. Невыносимо больно из-за маминой слепой ненависти.
Понимаю, она хотела как лучше. Хотела оградить меня от глупостей. Хотела защитить меня. Но так ведь и вся жизнь может мимо пройти.
Я хочу ошибаться. Хочу набивать шишки. Я хочу любить... Хочу! Только сейчас ко мне пришло осознание!
— Пообещай, Лина! — громко она повторила, отчего мои плечи вздрогнули.
Не хочу! Не буду!
— Мама, я не понимаю, за что ты так ненавидишь Севера? Что он тебе сделал? — рыдала я, не желая мириться с ней.
Мамины
