«Почему здесь говорят о Луизе? – спросил себя Рауль. – О, только бы этот улыбающийся де Вард не вздумал сказать что-нибудь о ней при мне».
– Скорее, господа, в путь! – крикнул де Гиш.
Принц, окончивший свой туалет, подошел к окну. Вся свита приветствовала его, и через десять минут знамена, шарфы и перья уже развевались в такт галопу лошадей.
XXXV. В Гавре
Все эти придворные, блестящие, веселые, оживленные, приехали в Гавр через четыре дня после отъезда из Парижа. Было уже около пяти часов вечера; от принцессы не приходило пока никаких известий.
Начались поиски квартир; кое-где вспыхивали споры между господами и ссоры между лакеями. И вот в разгар этой суматохи де Гишу показалось, что он видит Маникана. Действительно, Маникан приехал, но так как Маликорн завладел его лучшим костюмом, то он был лишь в фиолетовом вышитом серебром бархатном платье, которое он успел выкупить.
Посмотрев на печальное лицо Маникана, граф не мог удержаться от смеха.
– О, мой бедный Маникан, – заметил он, – какой ты фиолетовый! Ты в трауре?
– Да, я ношу траур, – ответил тот.
– По ком или по чем?
– По моему исчезнувшему голубому с золотом камзолу. У меня остался только этот, да и то мне пришлось долго экономить, чтобы выкупить его.
– В самом деле?
– Право, тебя это не может удивить, ты ведь оставил меня без денег.
– Но ты приехал, это главное.
– Да, приехал, и по ужасным дорогам.
– Где ты поместился?
– Нигде!
Де Гиш рассмеялся:
– Ну так где поместишься?
– Там же, где ты.
– Я и сам не знаю.
– Значит, ты или принц не сняли заранее дома?
– Ни он, ни я об этом не подумали. Я полагаю, что Гавр велик и что в нем найдется конюшня на двенадцать лошадей и порядочный дом в приличном квартале…
– О, хороших домов здесь много, только не для нас.
– Как не для нас? Для кого же?
– Да для англичан! Все дома сняты герцогом Бекингэмом.
– Что? – спросил де Гиш, которого это имя заставило насторожиться.
– Да, мой дорогой, герцогом Бекингэмом. Его милость прислал заранее курьера, который здесь уже три дня и снял все хорошие помещения в городе.
– Но ведь не занимает же герцог всего Гавра, черт побери!
– Конечно, не занимает, потому что он еще не высадился, но когда высадится, займет.
– Хорошо! Человек, занявший целый дом, довольствуется им и не снимает второго.
– Да, но два человека?
– Ну, допустим – два дома… четыре, шесть, десять, если хочешь, но ведь в Гавре домов сто.
– В таком случае сняты все сто.
– Невозможно.
– Ах, упрямец, говорю я тебе, что Бекингэм снял все дома, окружающие здание, где должны остановиться вдовствующая королева Англии и принцесса, ее дочь.
– Ого, вот это интересно! – сказал де Вард, поглаживая шею своей лошади.
– Но это так.
– Вы уверены, господин де Маникан?
Задавая вопрос, де Вард искоса посмотрел на де Гиша, словно желая узнать, насколько можно доверять его другу.
Тем временем наступила ночь. Факелы, пажи, лакеи, конюхи, лошади и кареты наводнили порт и площадь. Факелы отражались в канале, который наполнялся водой прилива, а по другую сторону мола виднелись тысячи лиц любопытных матросов и горожан, старавшихся не упустить ни одной подробности зрелища.
– Но, – вскричал де Гиш, – почему герцог Бекингэм решил так заблаговременно нанять помещения?
– На это у него была причина, – ответил Маникан.
– Ты знаешь ее? Скажи!
– Наклонись.
– Что же? Этого нельзя сказать громко?
– Суди сам.
Де Гиш наклонился.
– Любовь, – прошептал Маникан.
– Я ничего больше не понимаю.
– Скажи лучше: «Еще не понимаю».
– Объясни.
– Слушай же: говорят, что его высочество герцог Орлеанский будет самым несчастным из мужей.
– Как? Герцог Бекингэм?..
– Это имя приносит несчастье особам королевского дома Франции.
– Итак, герцог?..
– Уверяют, будто он до безумия влюблен в принцессу и не хочет никого подпускать к ней.
Де Гиш вспыхнул.
– Хорошо, хорошо, благодарю, – сжал он руку Мани-кана. Потом он выпрямился и добавил: – Ради бога, Маникан, постарайся, чтобы это не дошло до ушей французов, в противном случае, Маникан, под солнцем нашей страны засверкают шпаги, которым не страшна английская сталь.
– Впрочем, – продолжал Маникан, – я не знаю, не выдумка ли эта любовь; может быть, все это басни.
– Нет, – сказал де Гиш, стиснув зубы, – это, должно быть, правда.
– В конце концов какое дело тебе, да и мне тоже, станет или нет принц тем, кем был покойный король? Герцог Бекингэм-отец – для королевы; герцог Бекингэм-сын – для молодой принцессы; для всех остальных – ничего.
– Маникан, Маникан!
– Черт возьми! Это или факт, или по крайней мере общее мнение.
– Замолчи, – остановил его граф.
– А почему нужно молчать? – возразил де Вард. – Это очень почетно для французской нации. Вы не разделяете моего мнения, виконт?
– Какого? – грустно спросил Бражелон.
– Я спрашиваю, не почетно ли, что англичане оказывают честь красоте наших королев и принцесс?
– Простите, я не знаю, о чем идет речь, и прошу объяснить мне.
– Герцогу Бекингэму-отцу нужно было приехать в Париж, чтобы его величество король Людовик Тринадцатый заметил, что его жена одна из красивейших женщин французского двора. Теперь нужно, чтобы Бекингэм-сын, в свою очередь, подтвердил красоту принцессы французской крови своим преклонением перед ней. Отныне дипломом за красоту будет служить любовь, внушенная нашим заморским соседям.
– Извините, – ответил Бражелон, – я не люблю таких шуток. Мы, дворяне, – хранители чести наших королев и принцесс. Если мы будем смеяться над ними, что же останется делать лакеям?
– Ого, сударь! – возмутился де Вард, уши которого покраснели. – Как я должен понимать ваши слова?
– Понимайте как угодно, – холодно ответил де Бражелон.
– Рауль, Рауль, – пытался охладить его де Гиш.
– Господин де Вард! – воскликнул Маникан, видя, что тот направил свою лошадь в сторону Рауля.
