взрослыми женщинами. Ты понимаешь, о чем я? И, конечно, в силу своего возраста и определенной личной жизни он имел и имеет излишне большое влияние на тебя. То есть ему легко расположить к себе… девочку-подростка. Да, я запретил бы ему подходить к тебе близко. И это при том, что я всегда считал его сыном и отношусь к нему соответственно как к родному… – Папа встал и, не справившись с эмоциями, заходил по комнате туда-сюда. – Для меня до сегодняшнего дня Павел был твоим старшим братом, который должен оберегать тебя, а не пользоваться ситуацией… Он обманывал меня все эти месяцы!
– Папа, вот поэтому мы ничего никому и не сказали. Невозможно ждать тысячу лет. И, пожалуйста, не считай Павла виноватым. Я тоже хотела, чтобы все оставалось в тайне, потому что выхода не было. У нас серьезные отношения, то есть… – Я споткнулась на словах, боясь, что папа сделает неправильные выводы. – У нас ничего такого не… м-м… – Я замотала головой, краснея и еле сдерживая подступившие слезы.
– Не беспокойся, это первое, о чем я спросил Павла! И если бы он тебя тронул… – Папа остановился, развернулся, и я заметила, что его щеки тоже порозовели. Но связано это было не со смущением, а со вспышкой гнева, адресованной Павлу. – Когда ты вырастишь, ты поймешь, какие чувства я испытываю сейчас. Мужчина не должен пользоваться неопытностью совсем еще юной девушки…
– А он и не пользовался! – в очередной раз бросилась я на защиту Павла.
– Дженни… – Папа помолчал немного, а затем шумно и тяжело вздохнул. – Поверь, я ругал бы Павла точно так же, если бы узнал, что он встречается с какой-то другой пятнадцатилетней десятиклассницей. Но то, что речь идет о тебе… тяжело вдвойне!
– Мне шестнадцать, – упрямо повторила я.
– Да, исполнилось полторы недели назад! Дженни, когда мы встретились в мае, ты была маленькой, растерянной, взволнованной девочкой. Ты и сейчас такая, и не важно, какая дата рождения стоит в твоем паспорте. Ты неопытна и беззащитна почти во всех вопросах! Не надо смотреть на меня так, Дженни. Я не тиран и не деспот. Я лишь защищаю своего ребенка. И точка!
– А что говорит Павел? – Я все же нашла мужество задать этот вопрос.
– Он, видите ли, жить без тебя не может! – всплеснул руками папа и посмотрел на меня испытующе, будто надеялся найти ответы на оставшиеся вопросы.
И что он увидел? Сияющее от счастья лицо и слезы, наконец-то скатившиеся по щекам.
– Я…
– Ничего не говори! И я не желаю слушать, как ты его защищаешь! Павел обманывал меня. Я чувствую себя дураком, у которого под носом бессовестно и без оглядки на что-либо соблазняли дочь! – В голосе папы зазвенел металл. Если он ругал меня так резко, без оправданий, то можно было представить, что же досталось Павлу… – Дженни, я не знаю, что мне делать. Лена имела неосторожность рассказать обо всем в присутствии твоей бабушки. А в прошлом году у нее были серьезные проблемы с давлением… У меня разрывается сердце! А ты сидишь и плачешь, потому что боишься каких-либо запретов с моей стороны! А запреты непременно будут, даже не сомневайся в этом! Ты должна быть осмотрительнее, сдержаннее, умнее и не позволять…
– Папа, пожалуйста, не сердись на Павла. Это же и мое решение тоже… И я ни о чем не жалею. Прости, если тебе тяжело это слышать. Он мне нравится… Очень сильно. Очень и очень сильно!
– Я не собираюсь вас разлучать идиотскими способами. Это бесполезно и глупо! Но я и не могу согласиться на все это безобразие… – Сев опять на стул, папа заглянул мне в глаза. – Послезавтра я улетаю в командировку в Нижний Новгород. И сейчас я не в состоянии оставить Павла с тобой. Он полетит тоже, и у нас будет достаточно времени для серьезного общения. Да, ему придется дать мне много разных обещаний… И после нашего возвращения я поговорю с тобой, Дженни, еще раз. Я хочу успокоиться и как-то примириться с этой ситуацией. Павел вовсе не ветреный молодой человек, но… У него бывали девушки, и он с ними расставался. Жизнь не так радужна, как кажется. Твое сердце не должно быть разбито, Дженни. И уж, конечно, не может быть и речи о… об интимных отношениях.
Не дожидаясь ответа, папа резко поднялся и решительно вышел из комнаты. Павел был прав, когда говорил, что нам не следует торопиться, и решение ждать моего восемнадцатилетия сейчас спасало не только его, но и меня… Я честно смотрела в глаза папе. А это много.
Помедлив несколько секунд, всхлипнув, я вытерла слезы и посмотрела на мобильник.
– Павел, пожалуйста, позвони.
Но Павел позвонил часа через два, и за это время я так и не вышла из комнаты. Я боялась встречи и с Еленой Валерьевной, и с бабушкой, и с Егором. Я не знала, как себя вести и что говорить. Наверное, мне пришлось бы делать вид, будто ничего не произошло, и это было бы ужасно.
– Дженни, как ты? – спросил Павел. – Больше всего я беспокоюсь за тебя.
Если бы голос можно было взять в руки и прижать к себе, я бы непременно это сделала.
– Нормально, – спокойно ответила я. Мне не хотелось взваливать на Павла еще и свои душевные страдания, ему и так досталось по полной программе.
– Не смогу пока прийти. Отец еще не успокоился… Извини, не позвонил тебе сразу. Объяснялся со всеми…
– Ничего страшного. И ты меня извини…
– Дженни, никакой твоей вины в этой ситуации нет. Ничего, прорвемся как-нибудь. Мне придется лететь с отцом в Нижний Новгород…
– Да, я знаю.
– У нас будет много времени на разговоры, он успокоится. И я дам ему сто тысяч обещаний, что никогда не обижу тебя. – Мне показалось, Павел улыбнулся. И я улыбнулась тоже.
Переложив мобильник к другому уху, я подошла к столу и принялась нервно открывать и закрывать все блокноты подряд. Когда папа с Павлом улетят, в доме не останется человека, к которому можно будет обратиться за поддержкой… Я буду чувствовать себя неловко и перед бабушкой, и перед Еленой Валерьевной. А про Егора лучше вообще не вспоминать.
– А что сказала твоя мама?
– «Зачем ты усложняешь нашу жизнь? К Дженни ты должен был относиться как к сестре».
– Если честно, то такое счастье, что ты относишься ко мне иначе…
– Это ты мое счастье, – мягко произнес Павел. – Мне кажется, мама быстрее всех смирится с ситуацией. Просто ее выводит из равновесия все, что
