к насильственной аннексии Латвии, огнем и мечом, тюремным заключением и смертной казнью грозят уничтожением всякого блага русской революции, искореняют всякое усилие свободы, даже каждое воспоминание о революционном прошлом. Они хотят превратить покоренных жителей Латвии и Риги в добрую невольную массу, из которой затем можно было бы создать приятных, истинно прусских слуг империализма. Всякая политическая, экономическая или культурная деятельность запрещена для пролетариата и масс. Ассоциации, газеты, собрания запрещены. Только черному Фрицу [5] и его такому же немецкому коллеге позволено в ночи реакции по птичьи выкаркивать свои песни. Запрещено думать, двигаться, действовать свободно. Все должно быть сделано согласно приказам и распоряжениям лордов. Если нет – тюрьма и смерть. Вам позволено только повиноваться, страдать и голодать… Но мы не можем молчать! Мы не можем молчать в такую важную и ответственную эпоху, когда впереди решающие сражения между угнетателями и угнетенными. Вот почему нелегальный «Биедрис» снова идет к вам, чтобы выразить свое революционное слово в эту ночь империалистического рабства».[1]
Фото 38. Члены Латвийского и Рижского ВРК. Слева направо: сидят – Я. Шилф-Яунзем, Я. Зирнитис, Я. Зуковский; стоят – К. Крастынь, О. Дзенис, А. Миезис, В. Зиле, А. Мирамс.
Оккупационные власти преследовали и жестоко наказывали за распространение революционных газет и прокламаций. Всем авторам, печатникам и распространителям прокламаций и газет грозила смертная казнь, агитаторов приговаривали к долгим тюремным срокам. Это привело к тому, что «Фактически около 50 членов трех рижских групп, специально организованных для распространения прокламаций стали участниками боевых действий. Иначе и быть не могло. Распространителям прокламации грозила одинаковая опасность: либо их арестовывали немецкие шпики и полиция во время распространения спартаковских призывов невооружёнными и затем военный трибунал приговаривал их к смертной казни, либо они раздавали прокламации с оружием в руках и вступали в бой. Товарищи выбрали последнее, потому что они с большей вероятностью распространяли прокламации, когда выходили на улицы с оружием в руках, и в случае полицейского нападения расстреливали нападавших при этом оставаясь в живых.
Мало того, что участники группы наклеивали и разбросывали по улицам Риги около 3000–4000 воззваний за одну ночь. Они рисковали жизнью и приклеивали прокламации прямо к дверям полицейского участка. В театрах над головами зрителей пронеслось несколько сотен листовок. Листовки раздавались на немецком языке в казармах немецких солдат и бросались в проезжающие машины».[1]
6 января и 3 февраля по призывам СДЛ в Риге состоялись массовые демонстрации против оккупации с требованиями дать работу и хлеба. Вот как описывает события Янис Спрогис (Коля)[6])[7]: «На усиление репрессий партия ответила несколькими воззваниями, в которых призывала пролетариат Риги в воскресенье 6 января 1918 года принять активное участие в демонстрации протеста против режима оккупантов. В воззваниях открыто сообщалось время и место демонстрации.
Утром 6 января по улицам Риги патрулировали войска и полиция. Мост через Даугаву был закрыт. Поэтому колонна демонстрантов Пардаугавы, которые в 10 утра собрались у Агенскалнскога рынка, не смогла соединиться с демонстрантами в центре Риги. Колонна пардаугавцев направилась по Лиела Нометню, чтобы по улице Сетас выйти на улицу Калнциема. Но на Сетас демонстрантов встретила и стала разгонять полиция. Между демонстрантами и полицией произошло серьезное столкновение. Некоторые участники демонстрации были арестованы, в том числе и член комитета Пардаугавского района М. Бейдере (Кришус), которая, как всегда, отважно сражалась в первых рядах, отражая нападение полиции на знаменосцев.
В связи с революционными событиями в Германии и Австро-Венгрии, партийная организация Риги в воззваниях на латышском и немецком языках призывала пролетариат Риги и немецких солдат на массовую демонстрацию 3 февраля 1918 года, чтобы выразить протест против войны, а также продемонстрировать свою пролетарскую солидарность с революционным движением в Германии и Австро-Венгрии.
В Пардаугаве демонстранты должны были собраться в воскресенье 3 февраля, в два часа дня, у Агенскалнского рынка. Мне поручили наблюдать за окрестностями рынка. Я пришел довольно рано, но у пивной, находящейся напротив рынка, на углу Маза Нометню и Марупес, уже стоял мотоцикл. Ясно, что через окно пивной за местом сбора демонстрантов следит агент тайной полиции. Ни у кого другого в то время не могло быть мотоцикла.
К началу демонстрации на площадь стал стремительно прибывать народ. Явилась и полиция, она начала обыскивать демонстрантов. Однако людей собралось так много, что площадь у Агенскалнского рынка за 15–20 минут была переполнена, и полицейские оказались не в состоянии что-либо сделать. Мощная колонна демонстрантов с красными знаменами двинулась по Лиела Нометню, вышла на улицу Сетас и по улице Калнциема свернула в сторону станции Засулаукс. По дороге к демонстрантам присоединились и немецкие солдаты, особенно много на улице Калнциема. На этой улице, недалеко от железной дороги, все остановились. Начался митинг. Пропагандист Э. Шмидтс (Биройс) произнес речь на немецком языке, в которой призывал немецких солдат покинуть Латвию и ехать к себе домой.
Во время митинга появились вооруженные немецкие жандармы, они стали разгонять его участников.
Вместе с Э. Шмидтсом на демонстрацию пришла его мать, у которой в корзинке была припасена вторая шапка. И когда демонстрацию стали разгонять, Э. Шмидтс сменил жокейскую шапочку на шляпу с широкими полями, закутал шею шарфом и неожиданно стал неузнаваем. Так ему удалось выскользнуть из лап шпиков, которые искали оратора.
Красное знамя от нападавших немецких жандармов спасла Иева Стрикис. С помощью Цецилии Озолниеки, Алмы Озолниеки, Марии Звирбуле (Байга) она ловко свернула его и спрятала у себя на груди».[8]
В мае 1918 года состоялась XVI конференция СДЛ. Партия подтвердила революционный путь захвата власти и приверженность большевистским идеям. Входившая в партию группа меньшевиков-интернационалистов за контрреволюционную деятельность была исключена из партии. С этого момента партия становится чисто большевистской, без внутренних фракций и течений.
Репрессии немецких оккупантов нанесли большой урон находящимся в Латвии партийным кадрам. Частично партийные кадры пополнялись прибывшими нелегально из Советской России. Значимые партработники были заключены немцами в известный концлагерь неблагонадёжных в Кримуне. Части из них были организованы побеги. Над организацией побегов работало несколько надёжных боевиков. Вот как вспоминает об этом Кристап Лаукманис (Улдис, Велнс) [9]: «В начале 1918 года от Шилфа (Яунзема) [10] я получил указание перейти работать в Кримуны, где недалеко от железнодорожной станции располагался концентрационный лагерь. Там томились в заключении многие руководящие партийные и советские работники – Р. Эндрупс[11], А. Берце (Арайс)[12], Р. Эйхе[13], Э. Аболтиньш, Я. Ленцманис[14], Францис и другие.
Километрах в трех от Кримуны находился домик сторожа имения Заляс, где жили мои дальние родственники. Окрестности этого имения мне были
