Подстегиваемые жадностью, вождь и трое его ближайших людей тут же бросились за ведущих их скаутом. Он отвел их в ущелье, и указал вниз, говоря, что запасы были там, и что он посторожит вход, чтобы другие бродячие банды не помешали им. Четверо его соплеменников бросились в ущелье, где их ждали дикие óни – лютые, свирепые чудовища, с колючими хвостами и железными бивнями. Скаут ждал, пока эхо их криков не стихло, и когда увидел, что óни ушли, сполз в ущелье и подобрал меня, вместе с медальоном вождя, символом его ранга и силы.
- Вернувшись в свой разбойничий лагерь, скаут объявил, что вождь был повержен в схватке с óни, что было правдой, и что он назначил скаута своим приемником, поручив ему принять груз ответственности и лидерства из его рук, что было ложью. Некоторые воспротивились, но когда скаут обнажил меня, я вспыхнул неземным пламенем, и суеверное племя увидело в этом волю ками. Оставшиеся инакомыслящие один за другим встречали свою смерть на моем острие, от твердой руки скаута.
- Прошла зима, и вскоре скаут возвысился выше, чем любой вождь до него, объединив несколько племен в альянс. Их победы над фортами самураев в низине были великими, а награбленное богатым! У скаута родилось множество детей от многих жен, и он был благословлен удачей; до того дня, когда он, по обыкновению, в одиночестве скакал утром в холмах, и угодил в засаду шайки акки. Он разрезал пять их панцирей, но когда он поразил шестого, кровь на его перчатке сделала скользкой его хватку, и я выпал из его руки. Спустя пару мгновений ему в голову угодил камень, и он замертво рухнул на землю.
Пф! – Фыркнул Чешуя, - ты рассказываешь нам историю о жадном глупце, умершем глупой смертью от рук дураков! Если тебя впечатляет этот абсурд, тогда планка твоих стандартов слишком занижена, о пылающий огнем!
- И все же, разве он не достиг великих вещей? – парировал Трубка. – Низший скаут становится вождем! Ты можешь назвать хоть одного из нашего вида, кто бы продвинулся столь сильно? Его последователи, также, достигли великих успехов. Да что там, его правнук Годо, я слышал, в большом почете среди разбойничьих племен.
Чешуя издал звук, одновременно похожий на кашель и сдавленный смех. – Дорогой, дорогой Трубка. Разве не было это изначально твоим вмешательством, приведшим низшего скаута к его удаче? Я никогда не видел, чтобы ты встречал смертного, или даже ками, которым бы ты не желал манипулировать… но нет, я не желаю спорить с тобой. – Он замолчал и многозначительно взглянул на Серебреную бороду. – И все же, в твоей истории много смертных, убивающих друг друга, и с этим я согласен. В этом смысле, вероятно, у них все же есть потенциал.
Трубка нахмурился и сделал долгую затяжку, выдохнув дым в воздух, где он повис, подобно грозовой туче над столом, прежде чем медленно растаять на сквозняке из открытой двери. – Что у тебя, Роса? – спросил он, помолчав несколько долгих минут. – На чьей стороне ты в вопросе смертных?
- Ты… ты же знаешь, что значит «смертный», да? – спросил Чешуя, озарив Росу беззубой улыбкой.
- Этого я не знаю, - ответил Роса, вызвав очередной смех Чешуи, - ибо я вижу сосуды, ходящие по земле, но также, я вижу призрачных существ света и чудес, оживляющих целые миры, просто закрыв глаза.
- Ты городишь околесицу, друг мой, как всегда, - сказал Трубка.
- Нет, я говорю о снах.
Роса встал, его силуэт мерцал между состоянием прозрачности и невидимости, однако полностью он не исчезал. Он был подобен тому, что обычно можно увидеть боковым зрением. Он определенно был там, но на нем невозможно было сфокусироваться.
- Последние 1 000 лет я возвращал сны в сознание смертных. Я бродил по мерцающим дорогам их воображаемых миров, читал неписаные свитки, которые всегда читаются по-разному, хотя их никогда не касалось ни перо, ни лезвие.
- Когда юный соратами Мелоку закрыл глаза после завершения первого из великих испытаний, лежащих перед каждым ученым соратами, он создал во сне дворец, в котором он был хозяином, и я танцевал среди его облаков, кирином с усами из тумана.
- Боже, как оригинально, - пробормотал Чешуя.
- Я был там червем во фрукте, когда акки Иши-Иши пролетел над вершинами Сокензан на своем крепком козле и нашел обильное древо хурмы. Я был нежным летним ветерком, перенесшим златовласую деву к кицунэ Снежному-Меху в его снах. Он проснулся и в тот день написал свою первую поэму.
- Погоди, - перебил его Чешуя, - не пытаешься ли ты сказать нам, что, по-твоему, смертные в своих снах становятся чем-то большим, чем животные – что они равны ками – из-за воображения?
- Все, что я говорю, - ответил Роса, - что нельзя судить желудь по его размеру. Нужно взглянуть на его тень, ибо в ней вы увидите сон дуба, коим он станет.
Чешуя покачал головой и вздохнул. – Скажи мне тогда, Роса, что делать с незуми, которому снится, что он дракон? Можем ли мы сказать, что, поскольку ему это снится, то он и в самом деле величественное существо из чешуи и ярости?
Роса молчал.
- Нет, - сказал Чешуя, отвечая себе самому, - ибо в итоге мы все равно кончим мордой в болоте, с отравленным кинжалом в спине. И, Роса, я читал ту поэму Снежного-Меха, ту самую, о златовласой деве-лисе. Она омерзительна.
Чешуя принялся смеяться над собственной шуткой. Он хохотал так сильно, что смех перешел в болезненный кашель. Одной рукой он схватился за горло, и громко кашлянул еще раз. Послышался звук металла, брякнувшего об пол. Все в комнате повернулись и увидели маленькую треугольную черную чешуйку, лежащую на деревянных досках под ногами. Они беззвучно наблюдали за тем, как дым начал подниматься от пола вокруг чешуйки. В считанные мгновения чешуйка прожгла пол и выпала из-под чайного домика.
Чешуя встал.
- За последние 1 000 лет я видел многих смертных изнутри, и вскоре после каждого моего вселения, выбранный мною смертный умирал. Некоторых я посещал на месяцы, некоторых на недели, некоторых лишь на день, и у каждого появлялись признаки моего присутствия. Язвы на горле и во рту, кровоподтеки на суставах и коже, или багровые раны, расцветавшие на лице за ночь. Однажды, я видел, что умерла вся деревня, когда я перешел от собаки к