Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
литературе в Городском колледже Нью-Йорка. Обе школы располагались в Верхнем Вест-Сайде, и мы решили переехать в соседний Гарлем. В 1961 году Гарлем считался опасной частью Манхэттена, и мы определенно были бы там в меньшинстве. Наше решение ошеломило нашу семью и друзей.
— Как же мы будем навещать тебя? — запротестовал папа. — В этом районе так опасно.
— Совсем не так опасно, как тебе кажется, — отвечала я. — Здесь повсюду полиция.
Нас мотивировало не только удобное расположение относительно работы. Во время наших поездок по Западному побережью мы все еще сталкивались с отдельными туалетами, ресторанами и фонтанами с питьевой водой, предназначенными для меньшинств, и искренне возмущались их наличию. Переехав с северо-востока, мы больше не сталкивались с ежедневными последствиями сегрегации, и наше чувство возмущения теплилось в нас, когда мы вернулись в Нью-Йорк. Майер и я активно пытались жить в соответствии с нашими неизменными принципами. Наше членство в сионистской организации «Habonim» не только укрепило нашу веру в право Израиля на существование, но и поддержало нашу приверженность подлинному равенству, идее недопустимости расовой дискриминации.
К тому времени, когда мы стали мужем и женой, движение за гражданские права в Америке находилось в самом разгаре: афроамериканцы требовали положить конец сегрегации и дискриминации. Еврейские активисты сыграли значительную роль в движении, не в последнюю очередь потому, что иудаизм предусматривает, что у нас есть моральное обязательство защищать базовые права других людей. Мы прошли маршем вместе с афроамериканцами в Вашингтоне, призывая к всеобщей интеграции. Одних разговоров о равенстве было недостаточно. Мы решили жить этой идеей. Мы переехали в хорошую трехкомнатную квартиру с видом на знаменитый театр «Аполлон» на 125-й улице и стали единственной белой кошерной еврейской парой среди почти 800 афроамериканцев и латиноамериканцев, проживающих в нашем двадцатиодноэтажном здании.
Сначала наши соседи были настроены враждебно и отказывались здороваться с нами даже в крошечном лифте. Я надеялась, что лед каким-то образом сломается, но не была уверена в том, как лучше всего найти подход даже к соседям, живущим на одном с нами этаже. Мы избегали зрительного контакта и молча проходили мимо друг друга в коридоре. Прошли месяцы, прежде чем соседи начали хотя бы кивать, когда видели нас.
Это только начало, подумала я про себя.
Мы с Майером поняли, что лед растаял, когда присоединились к собранию жильцов и несколько знакомых лиц улыбнулись нам. Я начала посещать различные небольшие собрания в отдельных квартирах, где жильцы обсуждали вопросы безопасности, чистоты и санитарии. Я хотела внести свой вклад и рассматривала эти встречи как мост к взаимному принятию. Так оно и оказалось. Сначала я пригласила себя сама, но через некоторое время меня попросили присутствовать. Барьеры рухнули. Наши соседи увидели, что у нас те же проблемы, что и у них.
Каждый день по дороге в колледж я проходила мимо «Аполлона» и слышала музыку, пульсирующую сквозь стены, но у меня не было ни денег, ни смелости войти. Кинотеатр был бьющимся сердцем культуры в Гарлеме. Он начинался как мюзик-холл только для белых, но к середине 1930-х годов превратился в витрину для широкого круга афроамериканских талантов. Со временем клуб развивался, продвигая джаз, биг-бэнды, комедии, оперу, госпел и соул-музыку. Исполнители, которые выступали на сцене «Аполлона» на ранних этапах своей карьеры, впоследствии стали легендарными во всем мире: Элла Фицджеральд, Луи Армстронг, Дюк Эллингтон, Ричард Прайор, Арета Франклин, Стэпл Сингерс, Рэй Чарльз, Отис Реддинг, Пятерка Джексонов, Стиви Уандер и многие другие. Само здание, его звезды и зрители излучали такую позитивную атмосферу, что, просто проходя мимо, можно было наверняка сказать, что внутри происходит что-то экстраординарное.
Моим лучшим открытием в этом районе стала публичная библиотека на углу 135-й улицы и Ленокс, которая теперь называется бульваром Малкольма Икс. Когда я пришла в первый раз, библиотекарь пыталась быть вежливой, но за ее фальшивой улыбкой я почувствовала, что мне здесь не рады. К ее досаде, я начала просматривать книги. Мое внимание привлекли стеклянные витрины, защищающие оригинальные рукописи афроамериканских писателей. Сквозь стиснутые зубы она объяснила, что это часть коллекции Шомбурга, архива материалов, посвященных культуре чернокожих.
Я заметила лежащую на столе статью об афроамериканце по имени Ричард Райт, который умер в Париже от сердечного приступа годом ранее в возрасте пятидесяти двух лет. В статье говорилось, что, хотя Райт написал ряд значимых работ, о нем мало кто слышал. Я заинтересовалась и взяла почитать «Черного мальчика», научно-популярное произведение, опубликованное в 1945 году, в тот же год, когда меня освободили из Освенцима.
Книга «Черный мальчик» рассказывает о том, что пережил Райт в глубоком юге Америки: бедность, болезни и расизм. Я была потрясена тем, что американский ребенок тоже мог подвергаться такому ужасному обращению и насилию не только со стороны общества, но и со стороны своей собственной семьи.
Вскоре после прочтения этой работы я объявила своему профессору, надеясь на его одобрение, что напишу магистерскую диссертацию о Ричарде Райте.
— Я не уверен, что белая женщина, не родившаяся в Америке, поймет подобный афроамериканский опыт, — сказал мой научный руководитель. Тем не менее на отказ я никак не рассчитывала, и в конце концов, настояв на том, чтобы мой профессор проконсультировался с другими членами комитета в колледже, я получила его разрешение.
Обилие откровенных сцен, жестокости в текстах Райта привели к повсеместному запрету его книг, несмотря на это я ценила его честность и сочувствовала его боли. Он обвинял узаконенный в Америке расизм в том, что он привел к нравственной деградации своих персонажей. Они были умными, пытливыми и жестокими, что часто приводило к убийствам. В поисках социальной справедливости Райт на десять лет вступил в Коммунистическую партию, но в конце концов вышел из нее, разочаровавшись в отсутствии справедливости и ее явном лицемерии. Партия, которая якобы выступала за полное равенство между рабочими классами, также поддерживала сегрегацию, что приводило к еще более пышному расцвету расизма. В статье под названием «Бог, который потерпел неудачу» Райт выразил свое разочарование и отвращение к коммунизму. Он умер в добровольном изгнании в 1960 году, разочарованный во всем и не подозревающий о том огромном влиянии, которое его творчество оказало на других писателей.
Я чувствовала определенное родство с Ричардом Райтом. Несмотря на то что у нас было очень разное происхождение, разные религии и цвет кожи, мы оба пережили страшное детство и изо всех сил пытались найти смысл жизни, будучи психологически ранеными детьми в суровом, расистском обществе. Его страдания нашли во мне искренний отклик.
Во время учебы в магистратуре я забеременела
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 74
