разговоры не заняли и секунды, Маша паузы не заметила.
— Ты ещё помнишь, что должен мне песню?
Дед противным гнусавым голосом завыл:
«Мурка, ты мой мурёночек! Мурка, ты мой котёночек!»
— Когда это я успел задолжать⁈ Речь шла о том, что буду должен, если проиграю спор. Я его выиграл, так что это ты мне должна заколку. Но я её тебе, так и быть, дарю!
Я посмотрел на Машу и осёкся.
— Ммм…Маша, что у тебя с лицом⁈
— Ничего! — буркнула та и отвернулась, покраснев немного.
«Она пыталась тебе глазки строить! Но не умеет, вообще, от слова „совсем“! Вот её и перекосило с непривычки!»
— Машуля, радость моя. Поверь — одной Ульяны этому городу вполне достаточно. У тебя природного обаяния более чем достаточно — по крайней мере, для меня!
Она вновь фыркнула — интересно, у неё есть свой язык, состоящий из шипений и фырканий, или это просто эмоции? Но попыток вырваться не предприняла. Гулять под руку с Муркой было невыразимо приятно. Мой локоть прижимался к её боку — тёплому и мягкому. Однако мне казалось, что Маше прогулка доставляет намного меньше удовольствия. Поэтому наклонился к её восхитительно розовому и ужасно аппетитному ушку:
— Машенька. У меня два вопроса: где мы можем посидеть вдвоём, и какие у тебя есть пожелания насчёт песни?
— Ты хочешь⁈
— Я хочу, — чуть не сказал «быть рядом с тобой» — провести с тобой этот вечер. И подарить тебе песню — не из-за спора, не из-за каких-то расчётов. Просто потому что ты… — Я не смог выговорить «мне нравишься», и неловко закончил: потому что ты — это ты.
И вот почему у меня такое чувство, как будто она услышала гораздо больше, чем я сказал?
«Дед, что мы можем подобрать ей ПРИЛИЧНОГО?»
«Вот, так всегда! Девчонку тискать будет один, а работать для этого должен другой!»
Маша отвела меня в тихое и уютное кафе, где можно было уединиться в небольших нишах, рассчитанных на два человека. Сидели и общались до закрытия заведения, о чём говорили даже не могу толком вспомнить, но о будущей песне даже не вспоминали. Зато целовались трижды, улучив подходящий момент.
Проводить меня до дома Маша не позволила, остановив на подходах:
— С папой тебя знакомить ещё рановато. Он у меня очень суровый и у него под контролем вся округа, так что дальше я сама, ладно?
В общем, минут через пять мы всё же оторвались друг от друга. Мурка ускользнула к себе в гнёздышко, я же ещё долго стоял и смотрел ей вслед, пока не замёрз. Встрепенувшись, пошёл искать себе ночлег: ехать сейчас в Буйничи было бы дорого и бессмысленно, а на выходных в плане ночёвок были послабления в расчёте на тех, кто уезжает (а то и уходит) домой.
«Точно — батя у неё военный, причём в немалых чинах. Ой, Юрка, смотри — генеральскую дочку просто так домой не увезёшь!»
«Была бы генеральская — её бы на учёбу и обратно возили с сопровождением».
«Ну, ладно — полковничья это совсем другое дело! Хе-хе…»
«Ты не хихикай, а про песню думай!»
«Да думаю, думаю. Есть одна, совсем кошачья, но и совсем чужая этому миру, не по упоминаемым обстоятельствам, а в целом. Есть ещё универсальная, но это не совсем соответствует заказу. Будут планами „бе“ и „ве“ соответственно. А ещё на одну она просто обидится».
Переночевав в Могилёве я не торопясь привёл себя в порядок прямо в гостинице, позавтракал, доехал на извозчике с закрытым возком и вполне довольный жизнью шёл по коридору к кабинету Надежды Петровны за ключами. А там мне на встречу вышел ещё более довольный Жабицкий. Так, мне это уже не нравится.
— Ну, что, Рысюхин — допрыгался? Твоим пойлом три человека отравились, сейчас в больнице! Так что шанс просто домой свалить ты прозевал — поедешь под конвоем в острог!
— И вам — здравствуйте! Кто чем отравился, и с какого перепугу вы решили, что я имею к этому какое-то отношение? — Я постучался и после разрешения вошёл в кабинет коменданта, рассудив, что в коридоре стоять мне не нравится, да и свидетель на пользу будет. Поскольку я ничего никому не продавал, а пили мы что-то моё последний раз ещё в первый день занятий, то сомнений в том, что речь идёт об очередной провокации не было.
— На сей раз не отвертишься! — Он извлёк из бумажного пакеты бутылку из-под нашей «Пшеничной». — Твой товар?
— Разрешите? — Я, не пытаясь взять бутылку в руки, наклонился и взглянул на неё сзади. — Конечно, нет: этикетка приклеена.
— А что, должна быть гвоздями приколочена? — Жабицкий, довольный своей сомнительной шуткой, засмеялся. — Ты не дурью страдай, а готовься признательные показания давать!
— Надежда Петровна, разрешите пожалуйста, продемонстрировать разницу — на примере настойки, что вам бабушка прислала?
— Да, конечно!
— Вот, это — подлинный продукт. Как видим — никакого клея. Этикетка — артефакт, примитивный свиток, держится за счёт магии. Если попытаться в бутылку что-то влить, всыпать или засунуть, за исключением родной пробки — она отваливается, а то и сгорает, если запаса силы в накопителе хватает. Это значит, что род больше не несёт ответственности за изменённое кем-то содержимое.
— Эту чушь ты прокурору рассказывать будешь! — но было заметно, что уверенности у него убавилось.
— Надежда Петровна, позвоните, пожалуйста, на лицо, по номеру — я продиктовал номер дежурного в лабораторном комплексе.
— Куда это ты звонить собрался? — Подобрался Жабицкий.
— Экспертно-криминалистическая лаборатория Могилёвского управления отдельного корпуса жандармов. Сам я в данном случае лицо заинтересованное, так что анализ содержимого бутылки придётся делать коллегам. Думаю, Гена — то есть, Осинкин Геннадий Семёнович — справится. Настоящая «Пшеничная» у них для сравнения есть.
Петровна начала набирать номер, но ротмистр подскочил и нажал рукой на рычаг.
— Никуда не надо звонить!
— Вы что же это, препятствуете следствию⁈ — Я подхватил брошенную жандармом на столе бутылку и открутил пробку — для запуска способности этого было достаточно. — Но вы правы — тут и так всё ясно.
— И что же?
Пригодился опыт последних месяцев, когда приходилось изучать многое из города и окрестностей.
— Самогонка, не самая лучшая, но и не откровенная дрянь, судя по характеру примесей — с левобережья. А в ней экстракт корня ипекакуаны, она же — рвотный корень. Используется в аптечном деле как, вы не поверите, рвотное средство, и ещё мошенниками, что продают легковерной публике жутко дорогой «волшебный сахар» или соль же «волшебную» воду. С учётом концентрации — завтра все «отравившиеся» будут в полном порядке и смогут приступить к занятиям.
