class="p1">Чудеса! – удивлённо возопила корабельная братия, но Полковнику поверила. Если уж он не нашёл искомый продукт, значит, его точно нет на этой далёкой северной земле.
Сухой закон, что ли? – предположил самый сообразительный из научного отряда младший научный сотрудник Виталий.
Спросили у капитана, и он подтвердил:
– Вы почти угадали. Алкоголь здесь можно купить в магазинах, далеко вынесенных за городскую черту, и стоимость его такова, что пить не захочешь. Зато есть масса бесплатных крытых бассейнов с водой из геотермальных источников. Идите, освежитесь, пользы больше будет.
Все, кто хотел, вяло поплелись искать бассейн. Они здесь были почти на каждом углу. При входе за чисто символическую плату выдавался маленький кусочек мыла, а в душевых отделениях в дезинфицирующем растворе валялись деревянные щётки на длинных ручках, чтобы перед бассейном можно было помыться. Народу в бассейне оказалось мало. Узнав, что мы моряки с советского научно-исследовательского судна, смотритель открыл специально для нас пятиметровую вышку, с которой мы все по очереди стали прыгать. Полковник особенно лихо разбегался по качающейся доске и, оттолкнувшись от края, группировался калачиком, потом, у самой воды, распрямлялся и штопором входил в бассейн.
– Настоящий Полковник, – комментировал прыжки Полковника наш «дед», – всё лучше, чем водку пить.
– А думаешь, я люблю её, водяру эту злосчастную? – отвечал на это новоявленный прыгун. Просто, чтоб поддержать компанию пью. А так, она мне даром не нужна.
– Так и все так, – подбодрил Полковника «дед», – тоже мне открытие сделал. Если б не компания, никто бы и не пил тогда. Исландцы, верно, поэтому и не пьют особенно, что любят одиночество, а тёплого общества чураются.
– Вот именно, – в тон ему проговорил второй механик Валерьевич, – вот вернёмся мы сейчас на пароход, коллектив в сборе, а делать нечего. То ли дело в родном порту.
– Да что ты причитаешь, – возразил на это «дед», – потерпи месяц, зайдём мы в Шотландию, возьмёшь там ящик «Вокера» и будешь при деле.
– А компания… – промямлил второй.
– Позовёшь меня, Полковника, Палыча, вот тебе и компания, не одному же ящик порожнить.
После Рейкьявика район наших исследований переместился ещё севернее – ближе к Гренландии, к кромке плавающих льдов. Там в Датском проливе, где зарождаются лютые северные циклоны, мы получили такую взбучку, что ни до, ни после мне не приходилось видеть и испытывать на себе такое. После недельного ураганного шторма мы имели три крупные неприятности: первая – лопнуло одно из креплений фундамента главного двигателя; второе – разошёлся сварной шов на топливной цистерне и третье – потеряли буйковую станцию, поставленную накануне. Крепление фундамента «дед» кое-как подварил, цистерну освободили, перекачав топливо в резервную, а вот буйковую станцию так и не нашли. Видимо, её сорвало с якоря или обрезало льдами якорный трос и унесло на юг. Искать её по всему океану было бесполезно. К этим бедам добавилось ещё и то, что ураган сопровождался сильнейшей магнитной бурей, и в эфире не было прохождения радиосигналов: мы не могли связаться не только с нашим радио-центром, но и вообще находились в полнейшем эфирном вакууме.
У руководства нашего института это обстоятельство и плюс к нему неблагоприятные метеосводки из района нашего плавания вызвали наихудшие предположения. Наше судно на неделю пропало с горизонта. Никаких сигналов, никаких сведений. Поэтому, когда мы появились в эфире и доложили обстановку, уже тогда в морском отделе института созрел план списать наш пароход по старости. Кабы чего не вышло в дальнейшем. Металл корпуса стареет, устаёт, ржавеет, швы начинают расходиться, дальние районы плавания для него пора уже закрывать. Ещё один плановый рейс по Балтике и всё. Но мы пока ещё ничего об этом не знали.
И только в Ленинграде после очередного осеннего рейса в Балтийское море нам сообщили о продаже нашего парохода в Клайпеду. Это было сродни трагедии. Терять старый проверенный временем пароход, на котором испытал свою судьбу и счастье, на котором врезался в сине-зелёные зыби, буравя форштевнем далёкие моря, заходя для короткого отдыха в гавани чужих, пропавших туманом и рыбой городов, равнялось концу вольной романтической жизни. Здесь кончалась бесшабашная юность и задор покорителя морских волнующихся далей. Большие океанские лайнеры, на которые нас всех распределили, не давали такого близкого и романтического ощущения моря, как наш добрый старый «Океанограф». Полковник был вне себя от скорби и негодования:
– Продать такой пароход! Да где ещё такой сыщешь? Один штурвал чего стоит. Разве сейчас такие штурвалы делают? Нынче всё на кнопках: нажал одну – вправо руль пошёл, нажал другую – вся спина мокрая. Нет, чтобы вместе с экипажем продать. Литовцы, видать, хотят своими людьми укомплектовать. А я не хочу на большой пароход, мне там делать нечего.
В итоге экипаж с «Океанографа» распределили по двум большим пароходам. Капитана, второго механика и меня направили на «Профессор Визе». Полковника – на «Профессор Зубов». Капитан превратился во второго помощника, я – опять в электрика. Полковник же, как был матросом, матросом и остался. Его коллега Верёвкин, не зная дальнейших пертурбаций, не выдержал и списался на берег. Море любил до слёз, но укачивался бедолага до того, что и так не склонный к полноте, приходил из рейса тощий, как мумия.
Встретились мы с Полковником на острове Тенерифе в порту Санта-Крус. Наши два красавца-парохода стояли тогда рядом борт к борту. Команды хорошо знали друг друга. Собралась компания. Полковника, как положено, разжаловали и послали с группой увольняющихся на берег, наказав без водки не возвращаться.
Разжалованный Полковник принёс два объёмистых портфеля водки «ORLOFF», и первый раз в жизни его забыли восстановить в прежнем звании. Компания была большая, сборная, Полковника так близко, как на его родном судне, никто не знал. Я, к сожалению, в том застолье участия не принимал, иначе бы обязательно напомнил о незамедлительной реабилитации. От расстройства наш Полковник принял спиртного больше ровно настолько, чтобы все видели, что он пьян не как настоящий полковник, а как настоящий сапожник. В таком состоянии он и вышел на палубу проветриться.
Я уверен, что все дальнейшие события не произошли бы или потекли в ином русле, если бы Полковника не забыли восстановить в его истинном звании. А произошло вот что. Когда наш герой покинул компанию и оказался на шлюпочной палубе, то у него хватило ума понять, что он находится на чужом судне и ему каким-то образом нужно перебраться на своё. Короткий трап, перекинутый с борта на борт, явно не подходил для этих целей. Полковника могли заметить. Трап хорошо просматривался со всех ракурсов, и уж кто-нибудь наверняка
