причине норку я разглядывать сначала раздумал, вонь ее нюхать не захотел. Хотел уже назад разворачиваться. В самый последний момент сумел сообразить, что что-то тут не то. Не складывается со всем окружающим. Не гармонирует. Вокруг, как я уже говорил, полный бардак, а тут порядок просматривается. Вроде как прибрано. Ничего лишнего на подходе к этому углублению, которое я за норку принял. Да и Карай, смотрю, к росомахе уже никакого интереса, чем-то посторонним интересуется. В общем, смотри, что мы тогда с ним неподалеку от той норы-не-норы отыскали.
Омельченко медленно разжал кулак левой руки, и я разглядел у него на ладони сережку с довольно крупным, редкой чистоты изумрудом. Сразу вспомнился подарок Арсения, описанный в его «Полевом дневнике». Предчувствие неминуемой опасности отозвалось внутри нервным ознобом. Могильный запах завала в пещере перехватил дыхание. Голову сдавило привычной болью, а силуэт сидевшего напротив Омельченко покачнулся и стал расплываться в неразборчивое пятно. Усилием воли я постарался справиться с приступом неожиданно накатившего страха и на несколько секунд крепко зажмурил глаза, избавляясь от поплывших перед глазами кругов.
– Эй, Алексей, что с тобой? – услышал я откуда-то издалека голос Омельченко. – Тебе что, плохо?
Он потряс меня за плечо. Я нехотя открыл глаза. Лицо Омельченко было совсем близко. В его глазах я разглядел нешуточную тревогу.
– Голова что-то закружилась.
– А ты как думал? У меня тогда тоже мандраж на этой почве начался. Ничего себе, думаю, подарочки. Не рвануть ли отсюда, пока не поздно. А то такое закрутится, костей не соберешь. А сам уже к этой дырке вплотную подобрался. Это со стороны глядеть – щелка, еле росомахе пролезть. А поближе подойти, да между камнями протиснуться, вполне достаточно места для нормального прохода. И проделан, Алексей, этот проход – это я уже потом понял – вполне сознательно. С определенной целью проделан.
– Кем проделан? – не утерпел я от вертевшегося на языке вопроса.
– Кем? А хрен его знает. Может, еще в доисторический период троглодиты какие-нибудь постарались. Может, в позапрошлом году проковыряли. Не понять. Только понять это нам хоть сдохни надо. И наука нам для этого на полную катушку потребуется. Понял?
– Честно говоря, не совсем. Вернее, совсем не понял.
– Слушай дальше. Тут, можно сказать, самое то и начинается. Я еще до этой находки голову себе сломал. Ну не может баба с больной ногой, да еще, возможно, от Башки пострадавшая, категорически не может по таким каменюкам туда забраться. А эти сыскари-долболомы еще комбинируют, что это она золотишко умыкнула. Полста с лишком килограммов! Баба! Интеллигентная, говорят, женщина. Ни в жизнь! Полностью исключается. Кто-то тащил все это. И ее тащил, тоже не исключается. Может, Арсений, думаю, вернулся? Тогда вроде складывается. Да не совсем складывается. Не тот он мужик, чтобы по норкам от людей прятаться, бабу подставлять, государственное имущество приватизировать. И вообще я тогда был уверен, что он не сегодня завтра до старателей доберется, если только уже назад не возвращается. Если по здешним горкам напрямки, вполне возможный вариант. Теперь смотри, что у нас тогда получается. Получается, что без постороннего присутствия задачка эта ответа не имеет. Согласен?
– Похоже на то.
– А если похоже, то, с одной стороны, объясняет, а с другой – вообще ни фига не понять. Откуда он тут взялся? Вот кто, по-твоему, тут может быть посторонний?
– Кто угодно. Или никто.
– Правильно. Значит, кто?
Последний, казалось бы, бессмысленный вопрос Омельченко задал мне почти шепотом и почему-то оглянулся на дверь.
– У меня пока никаких вариантов, – невольно поддаваясь напряжению и тревоге, волнами накатывающими от Омельченко, так же тихо ответил я и тоже посмотрел в сторону двери. Вопрос Омельченко меня не удивил. Признаться, я и сам раньше мысленно шарился примерно в том же направлении. Но уточнить, что он имел в виду, все-таки надо было.
– Петр Семенович, говори прямо, о чем ты? А я скажу, какая дребедень мне в голову лезет. Только сначала заканчивай рассказ, который начал. Мне кажется, он имеет самое прямое отношение. Так?
– Ежу понятно, что так, – почему-то обиделся Омельченко. – Иначе бы мы с тобой тут сейчас не сидели. Да и всего остального ничего бы не было.
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что там, где черт воду замутил, ничего доброго не выловишь.
– И ты про черта! – не удержался я.
– Что, еще кто-то про него интересовался? – снова почти шепотом спросил Омельченко.
– Так его всегда поминают, когда не могут в чем-то разобраться, – стал выкручиваться я. Не хотелось мне пока приплетать в разговор ни Арсения, ни Рыжего, то и дело поминающего нечистую силу, якобы владеющую этими местами. Пусть уж лучше мой собеседник сам выруливает из своих намеков.
– Ну да, – согласился Омельченко. – Проще на него все валить. С другой стороны, черти тоже разные бывают. У попов одни, у шаманов другие, у науки в загашнике тоже немало пакости проживает.
– У науки-то откуда? – преувеличенно удивился я. – Пока вроде не попадались.
– Сколько угодно. Сейчас только начни телевизор крутить, такого насмотришься, хоть из дому беги. Столько оказывается нечисти на белом свете. Со всех щелок лезут.
– К науке это не имеет никакого отношения.
– Не скажи. Объявляли, что даже формулу какую-то вывели насчет другого света. Какой-то ученый знаменитый, забыл фамилию. Не русский.
– Может быть, не другого света, а параллельного мира?
– Не знаю – другого или параллельного, как ты говоришь, только я на этом параллельном собственноручно побывал. Рассказывать дальше?
– Жду с нетерпением.
– Смотри, не пожалей потом.
– Рассказывай, рассказывай.
– Рассказать легко, а вот концы отыскать… Одна надежда, может, вдвоем разберемся, что к чему.
– Почему нет? Догадываюсь, что в нору ты все-таки полез.
– Не нора там, проход. На ту сторону проход. Выходишь из него на площадку. С одной стороны обрыв, с другой – не домина, а горушка приличная. Ее даже отсюда видать вон в том направлении. Верхушку только. А с площадки габариты побольше просматриваются. И вход в нее имеется, если хорошенько присмотреться. Маскировочка в наличии, но уже не такая старательная. Следы прямиком туда направляются.
– Чьи следы? Росомахи?
– При чем тут вообще росомаха! – разозлился Омельченко. – Уверены были, что туда уже никто не проникнет, прибираться за собой не стали. Так прямиком в эту горушку и направились. Причем один из них в раненом состоянии. Накровенили так, что идешь как по компасу.
– Их что, двое было?
– По следам – один. Бабу он на себе тащил.
– Почему именно бабу?
– Бабу, когда я в пещеру проник, почти сразу и обнаружил.
– Живую?!
– Можно сказать, нет.
