Стирала себя, от себя бежала, новые имена, новые образы, новые места и люди. Всё, что угодно, чтоб хотя бы искусственно создать для себя ту фантазию, в которой снова приятно жить.
И вот результат — где бы она ни была, ей везде неприятно. Она отчаянно пыталась вернуться к прошлому — но прошлое осталось далеко позади. Светлый счастливый ребёнок убежал по дороге в рассвет, отбросив по себе длинную чёрную тень.
Убежал, собрав с собой все звёздные карты и луну, не оставив ни шанса на спасение.
Полина медленно брела по тропе, окружённой густыми деревьями. Чуть поодаль верным фамильяром лесной ведьмы шёл Сон, молчаливо понурив голову. Бесил ли он её сейчас? Едва ли. Ей было наплевать. Вот совсем. И зачем она его только позвала. Хотя нет, польза от него вполне очевидная: он единственный тут, кому реально не всё равно. Впрочем, это не помешало ему оставить её одну и увязаться за первой же встречной девчонкой.
Хотя чего греха таить — сама такая же. Они и правда похожи. Только в отличии от неё, Сон ещё не потерян. Возможно, этим он её и привлекал — у парня есть будущее, ему бы только его поймать.
Так она вышла к устью реки, скинула с плеча небольшую сумку, которую прихватила с собой: полотенце, пакет шампуня, мыло. Надо привести себя в порядок.
Сон уже был тут как тут, просто с покрывалом через плечо — не сидеть же на чистой траве.
Полина разделась и пошла к воде. Парень стыдливо отвёл взгляд, густо покраснел.
— Чего ты? — услышал он её голос. — Иди сюда, не бойся, тебе тоже помыться бы не мешало.
Она улыбнулась и приветливо посмотрела на него.
Тот усиленно старался не поднимать взгляд.
— Может, я, это… Отойду пока, что ли? — неуверенно ответил парень.
Игривая улыбка Волчицы сменилась тоскливым безразличием.
Полина пожала плечами:
— Делай, что хочешь. Да, лучше отойди пока. Нечего пялиться.
Сон послушно подобрался и отошёл поодаль, за небольшую рощу, которая скрывала берег холодной быстрой реки.
Он не был уверен в правильности своих поступков, но ничего иного поделать не мог.
Снова ноет сердце, но теперь от невыносимой боли. Снова хочется убежать, закрыться, спрятаться. Приют, порождённый мечтой, пылает в огнях. Смотришь на солнце — и видишь скорбный лик одинокого мальчика в своём поместье. Интересно, как он там? Телефон сейчас вне зоны доступа. Ни позвонить, ни связаться. А так хотелось бы сейчас к нему, обратно. Или в Харьков. Филин говорила, что Мальц, Мария и Астра собираются приехать. Чертовски хотелось бы с ними увидеться. Или снова оказаться дома в гостях отшельника. Там он чувствовал себя спокойно и счастливо. Может, вообще не следовало покидать их? Да, было всякое — но ведь расстались друзьями и вполне с тёплыми чувствами. Там тепло, там уютно.
И Астра. Она ведь им восхищается. Восхищалась. Мальц ему писал, что она попросила его найти ноты «Кровавых слёз», теперь пытается их разучивать. Да и пообщаться с Марией было бы здорово, показать Харьков этому счастливому ребёнку. По ней ведь чувствуется, что не сможет она в деревне. Ей в город, на свободу. Там, где музыка, где квартирники и классные барды — ей туда. Только бы не стать такой, как Полина.
Всех их он променял на… Что? Сидит сейчас тут и не знает, что делать.
У реки ждёт любовь всей его жизни, свет его дней — а он даже взглянуть на неё боится. Боится коснуться, заговорить — да любое действие, сопряжённое с Полиной, всегда идёт об руку со страхом и болью. Почему так, почему именно с ней? Ведь они же, чёрт возьми, вместе, они сейчас рядом, нужны здесь только друг другу, и никому больше. Она назвала его, он назвал её — в чём, мать твою, проблема? А проблема в первом шаге. Он боится делать что-либо. Она это понимает и не идёт на встречу. Тем более, что она уже и так кучу всего сделала, чтобы он проявил себя хоть как-то. Непонятно откуда, но достала деньги на билеты, необходимые в походе вещи, сама всё расписала, позвала — иди, наслаждайся, радуйся. Для тебя, всё же для тебя. А ты — а что ты. Сидишь здесь, обхватив руками голову, и думаешь о своей бесполезности и о том, как круто там, где тебя нет.
Нельзя же так вечно. Раз уже он здесь — он обязан сделать хоть что-то. Наплевать на последствия.
Полина сидела в воде, опустившись на колени, схватив себя за плечи. Больно врезалась в кожу ногтями, стараясь содрать с себя противную плоть. Оставляла на теле длинные царапины, тяжело дышала, пытаясь вырыгать комок ненависти и отвращения. Зачем она здесь, почему она здесь. Какого чёрта она всё ещё живёт. Бесполезность, кусок говна, променявшая всё светлое на бесконечную попойку и перетрах — вот, кем она стала. А ведь хотела тянуться к звёздам. Хотела сказок, хотела музыки. Пыталась стать врачом — нет, к чертям это всё, гори оно всё огнём. Ничего не осталось. Ничего. Только ещё один влюблённый раб, который только и способен, что сдувать с неё пыль да качать головой, сетуя на поганую жизнь.
Ощутив на себе его объятия, услышав его дрожащий голос, она огрызнулась и, схватив камень со дна, что было сил ударила наотмашь.
Сон закусил губу, сдерживая крик неожиданности и боли — всё-таки удар пришёлся в бровь, достаточно ощутимо. До крови. Он пошатнулся, с шумом выдохнул, отёр локтём лоб, покачал головой. Вроде бы стоит, не теряет сознания.
Их глаза встретились.
Слегка удивлённый, но спокойный Сон стоял, закусив губу. Кровь стекала по его лицу, затрудняя обзор, смазывая грустную сочувствующую улыбку.
Полина всё ещё сжимала камень в руке — он был небольшой, но с зазубренной стороной. Имей она больше сил — ведь могла и убить. Её взгляд был пуст, полон ненависти. Ещё одно жалкое существо перед ней. Даже сдачи не даст. Сейчас ещё пожалеет, скажет, что всякое бывает, и вообще всех можно понять. Сколько она таких слышала — а толку. Всем от неё только одно надо. И на какое же дно они готовы опуститься ради этого.
— На всех звёзд камней не хватит, — пожал плечами Сон.
С этими словами он подошёл к своему полотенцу, потом — молча направился чуть дальше вдоль берега и к реке, чтобы смыть кровь. Надо было успокоить голову. Всё-таки это было больно. Сев на траву, он опустил полотенце в воду, приложил к рассечённой брови, поёжился. Подержать так какое-то время, пока рана затянется.
Пелена гнева рассеялась, нахлынула истерика. Полина ждала чего угодно — извинения, оскорбления, ободрения — всё, что угодно. Но не безразличия. А он — в его глазах она увидела разочарование. То, за что она сама ненавидела людей. Когда рассеивается образ, который был тебе мил, за которым хотелось тянуться — и когда ты понимаешь, что перед тобой совершенно не тот человек, или, что ещё хуже — этот человек был таким, каким ты его видел, а потом изменился. И не хочет ни возвращаться к старому образу, ни создавать новый, лучший. Просто опускается и увядает — этого она боялась, не терпела и ненавидела людей за то, что они такие.
Сон ни в чём не упрекал её. Ни в чём не обвинял. Он просто понял, что зря всё это время тянулся за ней. Он не чувствовал к ней презрения, не чувствовал жалости. Не было разочарования — разве что в своей слепоте. Ему было обидно, по-человечески обидно за Полину. Она не стала для него меньшим другом, не пропали к ней чувства — нет. Просто грустно. Он мог бы развернуться и уйти хоть сейчас, к Каре. Она бы посидела с ним, помогла ему. Обработала рану, утешила.
