верно? Может быть, мы поговорим побольше, когда пойдем в заведение Орхидеи.
— Обрати внимание на заднюю сторону ее шеи, — сказал Шелк.
Журавль задержался в двери, бросил на него вопрошающий взгляд, потом поспешил наружу.
Негромко бормоча молитвы за Ворсянку, Шелк вышел в селлариум, захлопнул дверь, которую Журавль оставил открытой, и закрыл ее на засов. Подойдя к окну, он увидел носилки Журавля. Майтера Мрамор возлежала рядом с бородатым целителем, ее полное решимости металлическое лицо стремилось вперед, как будто она сама несла носилки одной только силой мысли. Пока Шелк глядел, носильщики пустились рысью и исчезли за оконной рамой.
Он попытался вспомнить, существует ли правило, запрещающее сивиллам ездить в носилках с мужчиной; похоже, что такое есть, но он никак не мог вспомнить точную формулировку. С практической точки зрения он не видел причины возражать, пока занавески подняты.
Львиноголовая трость лежала рядом со стулом, на котором он сидел, пока Журавль осматривал его. Шелк рассеянно поднял ее и махнул ей в воздухе. Пока повязка действует, он в ней не нуждается или, по меньшей мере, почти не нуждается. Но он решил, что в любом случае она должна быть под рукой; особенно она будет полезна, когда потребуется восстановить повязку. Он опять прислонил ее к двери на Солнечную улицу, чтобы не забыть дома, когда они вместе с Журавлем отправятся в желтый дом.
Несколько пробных шагов опять показали, что с наложенной повязкой Журавля он может ходить почти так же хорошо, как всегда. Похоже, не было никаких причин не нести тазик с теплой водой наверх и не бриться так, как он обычно делал. Он опять вошел в кухню.
Ночная клушица, все еще сидевшая на столе, вскинула голову и вопросительно посмотрела на него.
— Птица голод, — сказала она.
— Я тоже, — ответил Шелк. — Но я не буду есть вплоть до полудня.
— Уже.
— Да, похоже на то. — Шелк поднял крышку плиты и заглянул в топку; на этот раз там тускло светилось несколько угольков. Он осторожно подул на них, добавил охапку сломанных прутьев разломанной клетки, размышляя о том, что ночная клушица оказалась умнее, чем он себе представлял.
— Птица голод.
Над прутьями поднялось пламя. Он поспорил с собой, надо ли добавлять дров, и решил, что не надо.
— Ты любишь сыр?
— Любить сыр.
Шелк нашел тазик для воды и подставил его под наконечник насоса.
— Он твердый, предупреждаю тебя. Если ты ожидаешь прекрасный мягкий сыр, то тебя ждет разочарование.
— Любить сыр!
— Все в порядке, ты сможешь получить его. — Потребовалось очень много энергичных движений ручкой насоса, прежде чем появилась первая струйка воды; но Шелк все-таки наполовину наполнил тазик и поставил его на плиту; потом, подумав еще, долил воды в чашку ночной клушицы.
— Сыр счас? — поинтересовалась ночная клушица. — Рыба голов?
— Никаких рыбных голов — у меня их нет. — Он достал сыр, от которого по большей части осталась кожура, и положил его рядом с чашкой. — Ты лучше присматривай за крысами, когда меня не будет. Они тоже любят сыр.
— Любить крыс! — Ночная клушица щелкнула багровым клювом и для пробы клюнула сыр.
— Тогда ты не будешь страдать от одиночества. — Вода на плите была едва теплой, а прутики уже почти прогорели. Шелк взял тазик и пошел к лестнице.
— Где крыс?
Он остановился, повернулся и посмотрел на ночную клушицу:
— Ты имеешь в виду, что любишь их есть?
— Да, да!
— Ага, понял. Я думаю, что ты действительно можешь убить крысу, только не слишком большую. Как твое имя?
— Нет имя. — Ночная клушица вернулась к сыру.
— Предполагалось, что это будет моим обедом. Теперь мне придется искать где-то обед или остаться голодным.
— Ты Шелк?
— Да, так меня зовут. Я думаю, что ты слышал, как меня так называл доктор Журавль. Нам нужно найти имя для тебя. — Он какое-то время думал. — Я буду называть тебя Орев — это ворон в Писаниях, и ты, как мне кажется, чем-то похож на ворона. Тебе нравится это имя?
— Орев.
— Да, правильно. Мускус назвал свою птицу по имени бога, и это очень плохо; но я не думаю, что может быть какое-то возражение против имени из Писаний, если это не имя бога, особенно, когда речь идет о птице. Итак, Орев.
Подняв тазик наверх, Шелк наточил большую бритву с костяной ручкой, которая дожидалась в комоде матери, пока он не стал достаточно взрослым для бритья, намылил лицо и соскоблил рыжеватую бороду. Пока он вытирал начисто лезвие, ему пришло в голову, как случалось по меньшей мере раз в неделю, что бритва почти наверняка принадлежала отцу. Как и много раз прежде, он поднес ее к окну, чтобы найти какие-нибудь следы прошлого владельца. Но на ней не было ни имени, ни монограммы, ни даже клейма изготовителя.
Как часто бывало в такую погоду, майтера Роза и майтера Мята предпочли позавтракать снаружи, вынесли стол из киновии и поставили его в тени смоковницы. Шелк, высушив лицо, унес тазик обратно в кухню, вылил мыльную воду и подошел к обеим сивиллам.
Майтера Роза указала ему на стул, на котором обычно сидела майтера Мрамор:
— Не хочешь ли присоединиться к нам, патера? Мы принесли столько еды, что хватит на троих.
Его ужалило, как она, без сомнения, и рассчитывала.
— Нет, но я бы хотел поговорить с тобой, — сказал Шелк.
— А я с тобой, патера. Я с тобой. — Майтера Роза начала тщательную подготовку к тому, чтобы встать. Он торопливо сел.
— О чем, майтера?
— Я надеялась поговорить с тобой об этом, патера, еще прошлым вечером, но ты уже исчез.
Накрытая салфеткой корзина у локтя Шелка источала аромат достойный Главного Компьютера. Майтера Мрамор безусловно пекла все утро, оставила плоды своей работы в печи киновии, чтобы майтера Мята вынула их, а сама ушла с Журавлем.
— Я слушаю, — пробормотал Шелк, сглотнув слюну и постаравшись забыть о еде.
— И сегодня утром у меня все совершенно вылетело из головы. Я могла думать только об этом ужасном человеке, отце маленькой девочки. Я пошлю к тебе Рога после полудня, для исправления, патера. Я уже наказала его, можешь быть уверен. Теперь он должен признаться в своем преступлении тебе — это последняя стадия его наказания. — Майтера Роза на мгновение замолчала, тщательно подбирая последние слова, ее голова склонилась набок, как у ночной клушицы, пока она сверлила Шелка здоровым глазом. — И если ты еще накажешь его, я не буду возражать. Ему это пойдет на пользу.
— И что он наделал?
Искусственная часть рта майтеры Роза резко выгнулась
