Что оставалось Богдану? Что?! Он не мог потерять Синичку. Не мог позволить Женьке пройти через свой ад. Только и сделать ничего не мог. Хренов прямой угол, в который упёрся и стоял. Девяносто, мать его, градусов.
Чья заслуга, никто не ответит. Врачей, удачи, бога, денег, стечения обстоятельств. Синичка пошла на поправку. Врачи сдержанно улыбались при встрече, Женька перестала быть похожей на привидение, Богдан начал строить планы…
Всё сбывалось. Тимур рос сбитым крепышом, серьёзным, опережающим развитие. Естественно, не сильно, но достаточно, чтобы Богдан лопался от гордости. Тёмыч к брату продолжал относиться с ревностью, контролировал, сколько времени папа проводит с Тимуром, сколько с ним, обижался на маму, прятался за шторой в гостиной, обиженно сопя, надувая губы. А вот над Синичкой буквально не дышал. Откуда что берётся, спрашивается.
– Синичка спит.
– Синичка кушает.
– Синичка самая красивая.
– Любименькая Синичка.
Лишь краткий перечень того, что всего за час мог выдать Тёмыч.
Зимой Усмановы вернулись домой, в Хакасию. Богдану пора было на охоту, Вишенка изнывала без хозяина и работы. Женю ждали заказы. Тёмыча ждал увлекательный, почти взрослый мир. Тимура – первые зубы и первые слова. А Синичку – длинная и счастливая жизнь в окружении любящей семьи.
Эпилог Богдан расположился в своём кабинете, в конторе. За прошедшее время почти ничего не изменилось. Стены покрасили, стол поменял, диван тоже, а в целом – всё как было, так и осталось. Основные реорганизации касались разведения рысаков, производственных площадей и мощностей, владельцы же, как и раньше, правили из небольшого, скромного кабинета. Хотя идея Жени о представительской приёмной, в связи с расширением конезавода, имела смысл.
Вытянул ноги, устроившись на диване, одним движением снял свитер, честно потянулся к штанам, выругался вслух, натянул свитер обратно, накинул куртку, распластавшуюся тут же, рядом с диваном, и вышел из кабинета, едва сообразив закрыть на замок. От кого? Охрана не панацея, но в такой мороз никто из дома носа не покажет. Злоумышленник, решивший пробраться на конезавод, околеет по пути. Кругом чистое поле да стена тайги у горизонта.
– Виш! – позвал Богдан Вишенку, та с готовностью вытянулась по струнке, вильнула хвостом, рванула вперёд, готовая ринуться в любое приключение за хозяином. – Домой, – продолжил и открыл дверь на улицу.
Ни одной живой души не встретил по дороге. Проехал через посёлок, со стороны привычного подъезда к дому замело – теперь только грейдером расчищать. Тихо, темно, под уличными фонарями воздух сверкает – мороз, не выходя из тёплого автомобиля, виден. Дым от печного отопления столбом стоит, ровно в небо, к растущему месяцу.
Хотел по пути заехать к Сафроновым, закинуть гостинцы с охоты для хвостатой братии. Кирилл Сафронов – знаменитый каюр-погонщик северных ездовых собак. Владелец питомника, прогремевшего на весь мир – ни больше, ни меньше. В прошлом году снимали фильм для «ВВС», а чуть позже на сериал замахнулись. Аборигенские собаки, ездовой спорт, просторы Сибири! Такая редкость! Экая экзотика!
В тизере к документальному фильму их Тёмыч мелькнул. Очень фотогеничным оказался пацан с румяными щеками, непослушными, торчащими из-под шапки рыжими кудрями и без зуба – как раз менялись молочные на коренные.
Документалисты пытались Светочку с Тимуром подтянуть, вообще семьёй Богдана заинтересовались, только Усманов послал режиссёра дальше, чем тот представить мог, ввиду незнания местности. Тёмыч в кадр попал случайно, нартами управлял, со скоморохами вместе с сыном Егора Антошкой – закадычным приятелем, – прыгал на празднике в питомнике, тёти Юлины блины лопал и становиться кинозвездой не собирался.
Интересуют кони? Милости просим, Усмановым есть что показать, чем гордиться. Однако семья, дом – неприступная крепость. Посторонним хода нет. Специально выставлять своих детей, как шутов на ярмарке, Богдан не собирался.
Тимур рос парнем степенным, вдумчивым, на публике предпочитал держаться с достоинством, заливистым смехом никогда не закатывался, впрочем, рёвом тоже, даже если сильно больно или обидно. Это вам не Тёмыч в три года. Весело – смеялся. Грустно – поплакать не грех, тем более – точно пожалеют.
Света… Синичку не зря при рождении назвали Ызыгас – трясогузка. Трусишка страшная, всего на свете боялась, всегда за братьев пряталась, за маму, при возможности – за папу. Братья не ревновали. Друг к другу – да. У Синички же безоговорочные преференции.
Первый, самый сложный год жизни Синичке удалось компенсировать. Проблемы со здоровьем оставались. Усмановы каждые полгода ездили в Москву, были в Германии – пришлось пройти незначительное оперативное вмешательство, им дали оптимистичный прогноз для дочки. К пяти годам обязательно выровняется со сверстниками. Речь лишь о физическом развитии, умственно Света давала фору обоим братьям, не переставая удивлять родителей.
Однажды Богдан застал, как Света вслух читала книгу совсем не по возрасту, старательно листая малюсеньким пальчиком страницы хрестоматии для начальной школы, а Крош застыла в дверях, кусая губы, чтобы не заплакать.
Он тут же подошёл к жене, стремясь успокоить, неважно, по какой причине она плачет.
– Как куколка, – прошептала Женя. – Посмотри.
Богдан посмотрел. Беленькое с вышивкой платье, сшитое Крош, белые волосёнки, рассыпанные по плечам. Совсем крошечная фигурка с книжкой в руках подсвечивалась отблесками камина сзади, отбрасывая мягкий, тёплый свет на Синичку, окутывая им.
– Так страшно… – пискнула Женя. – Страшно, что её обидят, причинят боль. Страшно, что от неё отказались… Как можно отказаться от такого чуда?
– Зато теперь это чудо есть у нас, – как мог, утешал Богдан. – Никто не обидит Синичку. У неё братья есть, ты, я. Все мы. Семья.
Умом Богдан понимал всё. Рациональная часть в нём могла спокойно перечислить причины, по которой отказались от Синички, а душа разрывалась, глядя на кроху в облаке тёплого света, и повторяла за Женькиным, искренним: страшно, что от неё отказались.
