— Тебе надо в больницу, — сказала она Мильдред.
Но та покачала головой.
— Не уходи от меня, — умоляюще прошептала она.
Лиза расплакалась. Посадила Мильдред в машину и застегнула на ней страховочный ремень, как на ребенке. В дорогу дала ей брикет замороженного шпината, чтобы приложить к ране.
Прошло несколько недель, прежде чем они поссорились снова. Иногда Мильдред как бы невзначай поворачивала к Лизе ладонь перевязанной руки. Это стало их тайным любовным знаком.
Когда стемнело, Лиза направилась к курятнику. Наседки спали на жердочках, плотно прижавшись друг к другу. Она снимала их одну за другой и выносила за дверь. Куры довольно кудахтали, чувствуя тепло ее тела.
Во дворе стоял пенек, который можно было использовать в качестве плахи.
Лиза хватала курицу за ноги и оглушала ее, стукая головой о пень. Затем топором, который держала за древко почти у самого лезвия, наносила один-единственный и точный удар. Потом отбрасывала еще трепыхающуюся птицу в сторону и зажмуривала глаза, чтобы в них не попали перья и щепки.
Так она обезглавила десять кур и одного петуха, но не стала зарывать их в землю, иначе собаки вмиг откопали бы всех. Лиза побросала битую птицу в мусорный бак.
Ларс-Гуннар Винса вел машину по направлению к поселку, Винни спал на переднем пассажирском сиденье. Весь день они собирали бруснику в лесу, а сейчас беспокойные мысли роились в голове Ларса-Гуннара. Старые воспоминания не давали ему покоя.
Он представлял себе Еву, мать Винни, и себя, только что вернувшегося с ночного дежурства. На дворе давно стемнело, но Ева не зажигала лампу. Так и стояла в полумраке, прислонившись к стене в прихожей, когда он вошел.
Все это показалось Ларсу-Гуннару настолько странным, что он не мог удержаться от вопроса:
— Что случилось?
— Я умираю, Ларс-Гуннар, — ответила Ева, — а мне так не хочется умирать здесь.
Что он мог сделать? Как будто он сам не уставал до смерти. На службе один день кошмарнее другого, а дома его ждал Винни. Ларс-Гуннар до сих пор не мог понять, чем это его жена целый день занимается без него. Кровати никогда не были прибраны, крайне редко случалось, чтобы она приготовила обед. Он поднялся на второй этаж и лег в постель. Звал Еву, но она не пришла. На следующее утро Ларс-Гуннар не нашел ее в доме. Все, что она взяла с собой, уместилось в одну-единственную сумку. Даже записки не оставила.
И Ларс-Гуннар решил вычеркнуть ее из своей жизни. Он упаковал ее пожитки в коробки и выставил их на улицу.
Через полгода она позвонила и захотела поговорить с сыном. Ларс-Гуннар ответил, что так не пойдет. Она только расстроит мальчика. Он описал ей, как Винни скучал по ней, как плакал и спрашивал о маме первое время. Только потом немного успокоился. Ларс-Гуннар послал Еве рисунки Винни и много рассказывал ей о сыне. Винса видел, что в поселке мальчика любили, несмотря на его недуг. А жене он зла не желал. Что толку ее наказывать?
Женщины из социальной службы советовали ему отдать Винни в специальное лечебное учреждение.
— Хотя бы на некоторое время, — говорили они. — Чтобы вам стало легче.
Он поехал взглянуть на это учреждение.
Достаточно было переступить порог, чтобы впасть в депрессию. Все там было отвратительно. На каждой вещи словно стояло невидимое клеймо: «Государственное учреждение», «Приют для идиотов и умственно отсталых». Казенщиной отдавала и гипсовая лепнина, и уродливые картины в дешевых рамах, и болтливый персонал в полосатых хлопчатобумажных передниках.
Ларс-Гуннар запомнил одну женщину ростом не более полутора метров.
«Что, если они подерутся? — мысленно спросил он ее. — Ты, что ли, бросишься их разнимать?»
Винни был достаточно крупный, но совершенно не умел драться.
— Никогда, — ответил Ларс-Гуннар женщинам из социальной службы.
Они пытались настаивать.
— Вам так тяжело приходится, подумайте о себе, — говорили они.
— Нет, — повторил он. — Я буду думать не о себе, а о мальчике. Достаточно того, что его мать думала о себе. Что хорошего из этого вышло?
~~~
Золотая Лапа
Золотая Лапа покидала территорию своих сородичей. Теперь ей предстояло пересечь владения соседней стаи. Это было крайне опасно. Свежие метки окружали эту землю, словно увенчанный колючей проволокой забор. Между стеблями сухой травы, кое-где торчащей из-под снега, запах стоял стеной. Здесь они мочились, разбрасывая задними лапами мокрые ветки.
Но Золотой Лапе нужно было на север.
Первый день все шло хорошо. Она бежала на пустой желудок. Мочилась, низко опустив зад, чтобы предотвратить распространение запаха. Ей повезло: она бежала по направлению ветра.
Однако на следующее утро ветер задул ей навстречу. И вот уже в двух километрах позади нее пятеро волков нюхали ее след. Потом они пустились в погоню и вскоре увидели ее.
Золотая Лапа чувствовала их приближение. Переплыв речку, она оглянулась и увидела их на другом берегу, всего в каком-нибудь километре вниз по течению.
Нарушителей убивают на месте. Вывалив язык, волчица припустила во всю прыть. Однако даже на длинных лапах бежать по снегу было тяжело.
Внезапно она обнаружила следы снегохода, ведущие в нужном ей направлении, и встала на протоптанную дорогу.
В трехстах метрах от нее преследователи внезапно остановились. Они прогнали ее со своей территории и даже чуть дальше. Опасность миновала.
Пробежав еще с километр, Золотая Лапа легла на живот и принялась жадно глотать снег.
Голод разрывал желудок на части.
Она продолжала свой путь. Там, где Белое море отделяет Кольский полуостров от Карелии, волчица повернула на северо-запад.
Подул теплый весенний ветер. Бежать по подтаявшему снегу становилось все тяжелее.
Внезапно начался лес. Вокруг нее вздымались к небу столетние сосны. Золотая Лапа бежала между их голыми колючими стволами, слыша, как высоко над головой шелестят зеленые кроны, образуя почти непроницаемую для солнечных лучей крышу. Снег под деревьями лежал еще плотный. Лишь редкие пятна солнечного света да стекающие по стволам ручейки талой воды указывали на наступление весны. А в воздухе уже витали весенние звуки и запахи.
Она выжила, теперь можно было думать о большем.
Тяжелая лесная птица, рыщущая в поисках добычи лиса, высунувшаяся из-под снега полевка — все замирали, чувствуя приближение Золотой Лапы. Лишь стук дятла да звон капели нарушали внезапно установившуюся тишину. Весна не боится волков.
Она достигла трясины, где рыхлый снежный покров при малейшем прикосновении грозил превратиться в серую кашу. Днем наст не выдерживал ее веса, и Золотая Лапа стала путешествовать по ночам. Остальное время она лежала где-нибудь в ложбинке или под елкой и дремала, настороженно вслушиваясь в лесные звуки.
