Кимао разжал свои пальцы и отнял руку от ее волос, отворачиваясь и поднимаясь на ноги.
— Вот, как ты умеешь унижать. Поверь, это куда более мерзко, чем послать меня, Великого зрячего, при свидетелях.
Данфейт подскочила и, сжав кулаки, наклонилась в его сторону.
— Унижать? Да, что ты знаешь об унижении? Родиться в семье, которая может купить всех и каждого и понять, что ничего из себя не представляешь! Бросить вызов судьбе и отправиться в неизвестность, чтобы только переплюнуть собственную сестру. Пять лет вкалывать днями и ночами, чтобы ничего не добиться, кроме физического совершенства, которое в мире, где ты живешь, ничего не значит! Привозить в деревню провиант и воду, и даже не догадываться о том, что кто-то спит с тобой только ради возможности получать все это регулярно! Стать матриати для того, кто с жалостью смотрит на тебя и с вожделением на твою сестру! Проиграть во всем и осознать, что в жизни твоей кроме соперничества, ничего нет! Вот настоящее унижение!!! Тебя любили! Твоя мать любила тебя. Твой отец любит тебя. Твой брат тебя любит. Даже моя сестра любит тебя!!! А меня никто не любит! Ни мать, ни отец, ни сестра! Только Учитель, и даже не меня, а мою слабость и способность уравновесить тебя! Так что, пошел ты, Кимао Кейти, со своим унижением! Пошел ты!!! — закричала Данфейт, размахивая своими кулаками перед его искаженным непониманием лицом.
Она ревела. Бессильная и, одновременно, слишком сильная. Слабая и, в то же время, не сгибаемая. Она ревела и презирала себя за это. Она ломалась и собирала себя по частям вновь. Она — его матриати, его противоположность, его половина, его связь и зависимость.
— Ты — голая, — ответил Кимао, протягивая ей полотенце.
Данфейт замолчала, на мгновение, и, втянув в себя воздух, закричала вновь. Ее протяжный вой, больше напоминающий стон, эхом отразился от стен и ударился в уши Кимао. Наконец, когда воздух в груди ее иссяк, она рухнула в ванную, облив Кимао мыльной водой с головы до пят.
— Закончила? — спокойно спросил зрячий, вытирая полотенцем свои мокрые волосы.
Она поникла на глазах и отвернулась от него, сворачиваясь калачиком в остывшей воде.
— Уходи, — прошептала матриати и втянула с себя воздух. — Уходи отсюда…
Кимао ничего не ответил, понимая, что и ему тоже требуется одиночество после всего того, что они обнажили друг перед другом. Он, вдруг, ощутил то же опустошение, что и она. Никаких эмоций, никаких волнений. Лишь ровная гладь безразличия среди бескрайнего океана постоянной борьбы.
Глава 20
Ближе к вечеру Ирия вошла в комнату Данфейт и нашла девушку в удручающем состоянии лежащей на разостланной постели.
— Ужин через час. Приведи себя в порядок, приберись в своей комнате и сделай то, что должна!
— Это все, что ты готова сказать мне спустя месяцы моего отсутствия?
— Я никогда не жалела тебя. Ты знаешь это. И теперь жалеть не собираюсь. Амир не выбирает слабых, Ри не обучает бездарных, Кимао не рискует собой ради недостойных. Так что, поднимайся и начинай делать то, за что я всегда уважала тебя.
— И что же это?
— Вкалывать. Через двадцать минут жду тебя на кухне.
С этими словами Ирия положила на край кровати старое льняное платье в заплатках и направилась к двери.
— Спасибо, Ирия.
— Всегда пожалуйста, Данфейт.
Дани закрыла глаза на мгновение, а затем, будто вспомнив, что никогда не позволяла себе валяться в кровати в этом доме, поднялась на ноги. Ужин. Неужели Ирия заставит ее готовить? Когда вообще она в последний раз что-то готовила для себя? Данфейт задумалась и поняла, что последний месяц всю работу по дому выполняла за нее Эрика. Эрика!!!
Данфейт вылетела из комнаты и побежала вниз. Перепрыгивая через ступеньки, она, все-таки, запрыгнула на перила и съехала вниз по ним.
— Кимао!!! — закричала Дани, понимая, что не может найти его. — Кимао!!!
— Что за манеры, Данфейт?! — прогремел голос Ри за ее спиной.
Дани по старой привычке склонила свою голову и спокойно произнесла:
— Извините, Учитель.
— Кимао в тренировочной. Медитацию на фрирайне запустил так же, как и ты. Никакой выдержки — одни эмоции, на грани взрыва!
— Спасибо! — кивнула Данфейт и понеслась к тренировочной.
Открыв дверь настежь, она нарушила покой и единение своего зрячего, спящего под потолком, раскинув свои руки.
— Кимао!!!
Дерева открыл глаза и чуть было не врезался в лампочки подсветки.
— Что опять?!
— Эрика!!! Что с Эрикой?!
— Юга… Да, все с ней в порядке!!! — раздраженным тоном ответил Кимао и перевернулся в воздухе, продолжая висеть высоко над ее головой.
— Где она?
— На Дереве.
— А Айрин?!
— И она там же.
— А…
— Орайя, Террей и Йори, — все на Дереве.
— Они знают?
— Наверное.
— Дай мне свой наушник! Я хочу связаться с ними!
— Сейчас ты никому звонить не станешь! Не понимаешь, что за ними следят сейчас все?! Отец уже связался с Роэли и тот пообещал ему, что уговорит Совет не ставить на нас крест. Пока мы нужны им, мы в безопасности. Как только необходимость в нашем присутствии отпадет — нас отправят, сама знаешь куда!
— Данфейт Белови! — прогремел голос Ирии, которая остановилась за спиной матриати. — Я же сказала тебе идти на кухню! И в каком виде ты стоишь здесь?! Переодеваться! Немедленно!!!
Кимао злорадно усмехнулся и перевернулся в воздухе, отворачиваясь от матриати.
— Ты слышала меня, Данфейт!? — вновь повысила голос Ирия.
— Да, — выдохнула Дани и зашагала к себе в комнату.
Спустя пятнадцать минут она уже чистила плоды верстушки, из которых Ирия собиралась сделать жаркое. Руки Данфейт приобрели во время этого трудоемкого процесса синеватый оттенок, и по-своему опыту Дани знала, что смоется эта синева только через несколько дней.
— Все, закончила.
— Порежь мясо, разложи на подносе и поставь на стол.
— Да, Ирия, — вздохнула Данфейт.
Когда на подносе витееватым образом были выложены тонко нарезанные куски разных сортов мяса, Данфейт сняла передник и направилась в столовую. Войдя внутрь, она скривилась и, поставив поднос прямо перед носом Кимао, плюхнулась на стул возле него.
Зрячий не стал дожидаться появления собственного отца и приступил к трапезе, судя по всему, минут десять назад. Данфейт подперла рукой голову и начала наблюдать за тем, как Кимао накалывает кусочки мяса с подноса и отправляет их в свой рот, даже не успевая, толком, пережевать.
