Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 141
Что такое больно я уже знал. Месяц назад тетка-хирург в районной поликлинике вскрыла мне застарелый гнойник на ноге, а потом вычистила рану. Стонал я тогда раз в пять громче Темы.
Неожиданно в комнату вбежала кошка. Мягко задев нас длинным вертикальным хвостом.
Один из сидевших на ящиках мужчин схватил пустую бутылку и бросил ее в кошку. Не попал. Бутылка с грохотом и звоном разбилась, а кошка злобно мяукнула и бросилась вон из комнаты… но запуталась у нас в ногах и вцепилась когтями в жирную голень Васи. Вася заревел как раненый мастодонт.
Я успел улизнуть до того, как другой мужчина втащил ревущего Васю в комнату с топчаном и ящиками. Спрятался в соседней комнате. Затаил дыхание.
Через несколько минут вышел в коридор, подошел к неплотно закрытой двери и заглянул в щелку.
На Теме лежал уже другой мужчина. И дергался так же как первый. Каждое движение сопровождал хриплым криком: «Ах, блядь, ах, блядь, ах, блядь…»
Несколько раз просипел: «Как же хорошо, ебитская сила!»
Тема уже не стонал, только умолял неестественным надрывным фальцетом: «Дяденька, дяденька, не надо, мне больно…»
Вася стоял перед другим мужчиной на коленях. Тот держал голову Васи двумя руками и то притягивал ее к себе, то отводил ее от себя.
Страх и любопытство больше не горели у меня в голове. В ней появилась новая звезда. Слепящее фиолетовым светом желание…
Никакого сочувствия Васе и Теме я не ощущал.
Вышел из подвала я отягченный новым знанием. Побрел домой. Дома была только бабушка.
Ничего ей не сказал. Потому что знал — за то, что я перешел без спроса Ломоносовский, да еще и лазил в какой-то подвал — меня строго накажут. А если я расскажу про то, что происходило в той комнате, что я подглядывал, потащат в милицию… дойдет и до одноклассников и до учителей… может быть и из школы выгонят.
Никто не узнал о том, что я был тогда в подвале. Вася испытал такой сильный шок, что несколько лет не говорил. Кажется, родители отвезли его к бабушке, в Ригу, где он дальше и жил.
Бедный Тема умер. Один из насильников, третий по счету, задушил его во время эякуляции. «Чтобы не пищал».
Поймали мерзавцев, оказавшихся заезжими уголовниками из-под Курска, до банальности просто. Когда я уходил из подвала — впопыхах не закрыл за собой дверь. Ту самую, зеленую. Случайно проходивший мимо участковый заметил открытую дверь, заподозрил недоброе… вызвал подкрепление. Преступников задержали.
* * *
Второе происшествие, о котором я хочу рассказать, не такое драматическое и жуткое, скорее альковное или даже античное, произошло в душевой бассейна.
В начале второго класса на школьной диспансеризации у меня обнаружили сколиоз.
Искривление позвоночника! Врач сказал моей матери: «Возможно, ваш сын станет горбуном».
Пришлось записаться в спортивную школа плавания, ставшую моей первой настоящей школой жизни.
В спорте, как и во всем «советском» — доминировали тупость, насилие и обман. Сильные мальчики-пловцы задавались, важничали, тех, кто послабее, не считали за людей, третировали, иногда били. Тренеры мучили всех — и сильных и слабых. Часто грубили детям, орали, унижали. Заставляли одиннадцати-двенадцатилетних детей глотать «витамины», различные таблетки, увеличивающие мышечную массу, ускоряющие рост и заметно улучшающие результаты на соревнованиях. Спортивные врачи проводили над нами непонятные эксперименты, вливали что-то в вены.
Хочу отдать должное плаванию — мой позвоночник стал уже через год тренировок прямым как стрела. Надо было мне тут же послать бассейн и его обитателей куда подальше. Но я был робким ребенком, боялся гнева матери, и тренировался еще пять лет.
Никогда не забуду дистанцию в полтора километра. Плывешь, плывешь, гребешь, гребешь, толкаешь тело вперед, вперед… выдыхаешь в воду… вселенная качается в такт с твоим дыханием, хлорированная вода разъедает глаза, лезет в нос и уши… и ты должен плыть, плыть… Шестьдесят бассейнов. Туда — обратно. Туда — обратно. Каторжный труд. Потом — минута отдыха. А затем еще раз шестьдесят бассейнов.
Умение, стиснув зубы, долго терпеть тяжкое бессмысленное дело, пригодилось мне позже, во взрослой жизни.
...
После плавания — мы мылись в общей душевой.
Обычно даже не намыливались… только стояли, переминаясь с ноги на ногу; под ласкающими струями горячей воды, грелись и отдыхали. Иногда очень подолгу. Домой идти не хотелось. На улице было холодно и грязно, дома многих ждали пьяные злые родители, шум и скандалы коммуналки или, еще хуже, — родители интеллигентные, требовательные, строгие, с амбициями, пунктуально проверявшие домашние задания, следившие за каждым шагом ребенка.
Дольше всех в душевой часто оставался один мальчик с восточной внешностью, Арис, по национальности то ли курд, то ли армянин. Был он года на два меня старше. Дети дразнили его — Ириской. И действительно, что-то было и в его характере и в манере говорить и даже в стиле его брасса — сладкое, тягучее, липкое. При этом он вовсе не был «слабаком» или «чудиком». Прекрасный пловец с фигурой Диадумена Поликлета в миниатюре… настоящий атлет. Воспитанный, спокойный, очень сильный.
Мне Арис нравился, я был бы не против с ним подружиться. Но он не дружил ни с кем.
Я догадывался, что Арис не такой как все, что у него есть какая-то тайна и пытался ее разгадать. Подглядывал за ним. Шпионил. Я еще не знал, что некоторые секреты лучше не раскрывать…
Однажды — я схитрил. Все мальчики, кроме Ариса ушли после душа в раздевалку.
И я ушел. Начал одеваться, не спеша, тянул время… ждал, когда все уйдут домой. А дождавшись — быстро разделся и пошел назад, в душевую. На цыпочках. Не хотел, чтобы Арис меня заметил.
Не все тренеры грубили тренирующимся в бассейне детям. Наш постоянный тренер Кагельман вел себя вполне прилично. Только часто вздыхал и разочарованно покачивал головой, глядя на секундомер. Однажды он грустно посмотрел на меня и спросил: «Почему ты не растешь? Мало каши ешь?»
И дал мне кулек с «витаминами». У меня хватило ума показать кулек маме. Та его, ни слова не говоря, выкинула.
Когда Кагельман заболевал гриппом, его заменял тренер Потапчук, самый злой тренер в нашей спортшколе. Он часто грубил и унижал детей. Может быть потому, что пережил в детстве нечто ужасное. Дети рассказывали, что всю его семью будто бы съели соседи-каннибалы во время голода на Украине. И он ненавидел детей и мстил всем, кому мог. Говорили даже, что Потапчук по ночам ловит неосторожно вышедших на улицу детей, тащит к себе домой, жарит и ест.
На тренировках Потапчук орал, жестикулировал, выпучивал глаза как хамелеон, жутко трясся, заикался, плевался, на его некрасивом круглом лице выступали черные и багровые пятна, глаза блестели от гнева.
Дети его побаивались и не любили…
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 141
