«Вот только это не так, – пожурила меня темнота, как родитель капризного ребенка. – Не правда ли, Джо? Дело ведь не в Хёрсте. Дело в Мэри. В девушке, к которой у тебя когда-то были чувства. В умирающей женщине, которая заслуживает хоть какого-то покоя. В мире есть вещи, которые хуже смерти. Иногда в него возвращается совсем не то, что его покинуло. И ты – единственный человек, который может это остановить».
Уставившись в темноту, я старался заставить ее отвести глаза. Вот только взгляд темноты всегда тверд. Она не моргает. Казалось, она подползла ближе, прижавшись ко мне, как нежеланная любовница. И теперь я видел, что в складках ее одеяния кроется что-то еще. Фигуры, тени среди теней. Мертвые никогда по-настоящему не покидают нас. Они хоронятся внутри нас. Они предстают в каждом нашем поступке. В наших снах и наших кошмарах. Мертвые – это часть нас. И, возможно, часть чего-то еще. Этого места. Этой земли.
Но что, если земля прогнила насквозь? Что, если растения, проросшие из посаженных тобой семян, полны яда? Я подумал о том, что нельзя дважды слепить одного и того же снеговика, о том, что видео на кассетах, которые записывал приятель отца, всегда были размытыми и нечеткими. Есть вещи – прекрасные, совершенные вещи, – которые нельзя воссоздать, не разрушив их.
Послышалось движение. Дверь заскрипела, и из прихожей донеслись тихие шаги. Впрочем, я был к этому готов.
– Чего тебе от меня нужно? – спросил я. – Что я должен сделать?
– Ну, для начала ты мог бы включить лампу, етить ее в пень.
Подскочив, я резко развернулся, и в то же мгновение комнату залил свет.
– Господи Иисусе!
Я заслонил глаза ладонью подобно вампиру, застигнутому испепеляющими рассветными лучами.
Щурясь сквозь пальцы, я увидел Брендана, стоявшего у двери в комнату. В своей армейской куртке, мешковатом джемпере, вельветовых брюках и поношенных зеленых кедах он выглядел просто ослепительно. На плече у него висел портплед.
Волосы Брендана были, как обычно, спутанными, а борода – все такой же нечесаной. Он разглядывал меня с озадаченным выражением.
– Ты что, к едрене фене, тут устроил? Сидишь в темноте, разговариваешь сам с собой.
Я все так же глупо смотрел на него. Выйдя из ступора, я покачал головой:
– Я что, единственный в мире человек, который до сих пор стучится в дверь?
Брендан готовит ужасный кофе. К тому же я не привык пить кофе после полуночи. Однако я был слишком уставшим, измотанным и сбитым с толку, чтобы с ним спорить.
Вернувшись из кухни с двумя кружками, он со стуком поставил их передо мной и начал оглядываться в поисках чего-то, на что можно было бы сесть.
– Мне нравится, как ты здесь все обустроил.
– Я называю это деконструкцией.
– А я называю это «что-то с чем-то».
Я кивнул в сторону кресла.
– Присаживайся. Эбби-Глазки будет рада компании.
Брендан оглядел куклу.
– Наверное, это прозвучит банально, но сидеть здесь и беседовать с одноглазой куклой – это, черт возьми, еще более стремно, чем беседовать с самим собой.
Вытащив куклу из кресла, Брендан усадил ее на пол. Его заметно передернуло. Опустившись в кресло, он сжал кружку в руках. Я посмотрел на портплед, который теперь лежал у его ног.
– Я ждал курьера, а не личной доставки.
– Да. В общем, я посчитал, что бензин обойдется дешевле.
– У тебя ведь нет машины.
– Я одолжил ее у сестры.
– А как ты решил вопрос с работой?
– Я могу не появляться там пару дней. И я рад, что надумал поступить именно так. Потому что выглядишь ты дерьмово, дружище. Сельский воздух явно не идет тебе на пользу.
Я потер глаза.
– Что ж, мне недолго осталось им дышать.
Так или иначе.
– Твой план приближается к своему осуществлению?
– Вроде того.
– Это потому ты вытащил колоду игральных карт?
Я взглянул на карты, которые раздал невидимым игрокам.
– Просто убивал время.
– Ты ведь не собираешься таким образом вернуть свои деньги обратно?
– Нет. Разумеется нет.
– Вот уж спасибо, етить его в пень. Не пойми меня неправильно, но картежник из тебя хреновый.
– А ты не мог сказать мне об этом до того, как мою ногу раздробили в щепки?
– Ты должен был сам хотеть это услышать. – Он взглянул на портплед. – Полагаю, не нужно быть Шерлоком, чтобы понять, что твои планы как-то связаны с содержимым этого чехла?
– Браво, мой дорогой Ватсон.
– Ну так?
Я поднял бровь. Во всяком случае, попытался. Этой ночью малейшее движение давалось мне с усилием.
– Кое-кто заплатит мне кучу денег, чтобы я не отнес это в полицию. – Наклонившись вперед, я поднял портплед и положил его на кофейный столик. – Ты заглядывал внутрь?
– Я предположил, что если бы ты хотел, чтобы я знал о содержимом чехла, то ты сам бы мне это показал.
Расстегнув молнию, я осторожно извлек из сумки громоздкий предмет, завернутый в старую фуфайку. Я развернул фуфайку, и нашим взглядам предстали два предмета, аккуратно упакованные в прозрачный полиэтиленовый пакет.
Это были лом и темно-синий школьный галстук, в некоторых местах казавшийся почти черным от крови. Крови моей сестры. На нем все еще можно было разобрать вышитое имя: С. Хёрст.
– Это, етить его в пень, еще что такое? – спросил Брендан.
– Расплата.
31
1992
Падение не убивает. Убивает столкновение с землей.
Так говорил мне Крис.
Люди думают, что при падении с большой высоты мозг выключается еще до того, как человек ударится о землю.
Это не так. Возможно, что из-за скорости обработки мозгом информации у человека не хватает времени на то, чтобы осознать реальность падения. Однако мозг от этого не перестает лихорадочно работать все то время, пока тело летит вниз.
До самого момента, когда оно с хрустом врежется в землю.
В день, когда Крис упал с крыши, у меня был урок английской литературы. Он проходил в «блоке» и был последним. Мы читали отрывки из «Скотного двора». Мне никогда не нравилась эта повесть. Я не был поклонником столь тяжеловесного символизма тогда и не являюсь им сейчас.
По моему скромному мнению пятнадцатилетнего подростка, ту же историю можно было рассказать и с персонажами-людьми, не придавая им обличья животных. Я не видел смысла в такой подмене. К тому же мне не нравилось самодовольство автора. Все выглядело так, словно он считал себя очень умным, а остальных – неспособными понять его аллюзий. В то время как читатель, наоборот, все прекрасно понимал, а автор ни в коей мере не выглядел умным. Он напоминал фокусника, продолжавшего считать свой трюк очень хитрым, несмотря на то что зрители его уже давно разгадали.
