Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
Он был прав: я знал, что Скинхед Роб не станет меня обманывать.
Потом я как-то услышал, как дядя разговаривает с папой. Дядя сказал: «Ты заметил, что Трэвис какой-то медленный?» Я стал прислушиваться к тому, что обо мне говорят, и решил, что всё это мне нужно преодолеть. Я ни с кем не спорил – просто перестал принимать все препараты, на которых, как мне сказали, я буду сидеть всю жизнь. Мне нужно было доказать, что все не правы.
Как-то раз я пошел к Курту, и он спросил: «Ладно, что ты сейчас принимаешь?» – «Ничего».
«Правда?»
«Да, чувак, ничего не принимаю».
«А как ты себя чувствуешь?» –
«Я в порядке, – ответил я. – Время от времени курю травку, а так я в норме».
Мы виделись с Куртом еще пару раз. Он сказал мне, что я поправился, и не мог поверить, что я больше не принимаю лекарств: «У меня есть пациенты, которые пережили по-настоящему ужасные, травматичные несчастные случаи, и они сидят на медикаментах пожизненно. Так что не поддавайся гордости: если они тебе нужны, принимай. Будет лучше, если ты отнесешься к этому разумно».
Лекарства мне больше так и не понадобились. Я гордо смыл их все в унитаз. Я перестал принимать болеутоляющие, как только выписался из больницы, а теперь бросил и средства от биполярного расстройства. После стольких таблеток – мне давали девятнадцать-двадцать рецептов за раз – мысль о том, чтобы принимать их ради кайфа, как раньше, казалась мне безумием. Так я покончил с таблетками.
КУРТ РИЧАРДС (ассистент врача, ожоговый центр Гроссмана)
Больше всего у Трэвиса нас беспокоили сильные ожоги ног, требующие пересадки кожи. Со временем, уже после выздоровления, они могут привести к функциональным проблемам. Если появятся контрактуры – то есть если кожа стянется, – это может повлиять на способность ходить. А это может дорого ему обойтись – ведь ноги нужны ему и для игры на ударных. С этой проблемой мы столкнулись в операционной: нам нужно было удалить поврежденные ткани, чтобы кожа восстановилась, но не слишком много, потому что чем больше кожи остается, тем ниже риск получить тяжелые контрактуры. Наконец мы сделали ему пересадку кожи, и операция прошла хорошо.
К тому времени, как Трэвиса выписали, его психологическое состояние улучшилось, но по-прежнему было неустойчивым. После выписки я довольно часто с ним разговаривал – беспокоился о его психологическом состоянии. Если бы оно меня сильно тревожило, я бы его, конечно, не выписал, но у меня было интуитивное ощущение, что худшее еще впереди.
Через две недели Трэвис позвонил мне, и дела у него шли неважно. Он уже меньше злился, но стал очень хрупок. Он был настолько подавлен, что я разбудил среди ночи его психотерапевта и сказал: «Позвоните ему прямо сейчас, потому что я не хочу, чтобы он что-то с собой сделал». Трэвису становилось лучше, но эмоционально он всё еще не восстановился. Ему пришлось пережить ужасную катастрофу и смерть своих друзей.
Трэвис принимал довольно много лекарств – у меня был план, согласно которому мне нужно было постепенно отучить его от таблеток за несколько месяцев. План не пригодился, потому что когда он решил их бросить, то просто разом отказался от всего, и всё. У него была бессонница: она представляла проблему и в больнице, а дома только усугубилась. Больше всего я боялся, что произойдет что-то плохое из-за его привыкания к лекарствам. Знаменитости считают, что у них всегда есть деньги и они могут купить всё, что захотят, и, к сожалению, в данной ситуации нам не удавалось полностью заглушить боль. Прошла пара месяцев после того, как он выписался из больницы, и я был в отчаянии. Я всё время думал о том, как ему помочь.
А потом всё прекратилось. Он взял себя в руки и стал заниматься, записался на беговую программу, пересмотрел питание и изменил свою жизнь. Нынешний Трэвис Баркер очень отличается от джентльмена, с которым я познакомился, когда он к нам поступил. Он отличный парень.
Мы на пару лет потеряли связь, а потом он снова со мной связался, потому что поехал на гастроли, и ребята из группы хотели заставить его снова летать. Он хотел показать им фотографии: одно дело – услышать о катастрофе и совсем другое – своими глазами увидеть, что произошло. Я отправил ему несколько прекрасных снимков, и он показал их товарищам. Надеюсь, после этого они сами не перестали летать.
Что, если бы я был на его месте? Не знаю, полетел бы я когда-нибудь снова или нет. Если он и так не может сесть в самолет трезвым как стеклышко, то зачем себя заставлять? Не сомневаюсь, что в один прекрасный день он пришлет мне сообщение с фоткой, где сидит в самолете у иллюминатора.
Я провел в больнице около трех месяцев. Когда меня выписали, мы с Шэнной еще пару недель сходились и расходились, а потом разошлись – на этот раз окончательно. Она считала, что я отдалился от нее из-за Лил Криса и Адама, потому что постоянно с ними работал. Поэтому, когда мы поссорились, она заявила: «Я рада, что твои друзья погибли».
Я ответил: «Неважно, как сильно я ненавижу кого-нибудь из твоих друзей, я бы никогда такого не сказал. Это просто бессердечно». Возможно, она на самом деле не имела в виду того, что сказала, а просто хотела меня задеть, потому что разозлилась, – но именно в этот момент все мои оставшиеся чувства словно отрезало. Эта фраза открыла мне глаза на весь тот гнев, который я раньше в ней по-настоящему не замечал, – или потому, что наши отношения до этого не подвергались серьезным испытаниям, или потому, что я всё время был под наркотой.
Даже в тот период Шэнна спала до полудня. Я нанял водителя, чтобы он возил детей в школу, – мне не разрешали водить самому – и через пару дней понял, что именно они меня больше всего поддерживают. Я ездил с ними в школу, потом водитель отвозил меня домой, а потом мы забирали их из школы. Мне хотелось проводить с ними каждую минуту.
В жизни наступает момент, когда понимаешь, кто действительно важен, кто никогда важен не был и кто будет тебе важен до конца твоих дней.
Когда я приезжал домой, много раз ни с того ни с сего начинал плакать. Шэнна съехала, я остался один с детьми. Я не сходил с ума, но определенно страдал от посттравматического стресса и синдрома выжившего. Мне даже стало некомфортно в своем собственном теле: по всей поверхности правой ноги была пересаженная кожа, за исключением трех пальцев, и мне казалось, что эта нога вообще не моя.
Когда я смотрел в зеркало, то видел какого-то другого человека, несмотря на то что черты лица у меня не изменились. Я смотрел на мир другими глазами. То, что произошло, полностью изменило меня, и поэтому даже выражение лица у меня стало совершенно другим. Я был очень эмоционален и постоянно грустил, а Лэндон с Алабамой чувствовали себя совершенно беспомощными. Они хотели, чтобы я был счастлив, но понятия не имели, что для этого делать. Они всё спрашивали: «Папа, почему ты плачешь?» По правде говоря, дети были тем единственным, что делало меня счастливым. Мне едва удавалось заснуть – я постоянно ворочался, – но мне нравилось сидеть с Лэндоном в его комнате. Я ложился рядом с ним, и он спрашивал, всё ли со мной будет в порядке. Мои ноги были покрыты струпьями, и Бама помогала мне мазать их специальной мазью. Она говорила, что помогает ожоговым феям, которые придут и вылечат мои ожоги[56].
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 84
