Он замолчал.
На объемном экране появилось загорелое, мужественное лицо Талбота Йенси. Кожа его была красноватого оттенка.
– Мои дорогие сограждане-американцы! - сказал он приятным голосом уверенно и торжественно, сознавая важность собственных слов. - Я всего лишь жалкий муравей пред лицом Господа, но на меня возложена обязанность сообщить вам новость такой колоссальной важности, что я могу лишь молиться и благодарить Господа за то, что мы дожили до этого дня. Мои дорогие друзья! - Его голос дрожал от волнения, но в нем слышались металлические нотки, что вполне естественно для закаленного в боях и лишениях воина.
Однако он не позволял себе поддаваться эмоциям. Николас никак не мог сообразить, кто перед ним - "чучело", которое всегда обращалось к нему с телеэкрана или…
Телевизионная камера отъехала от Йенси. Дубовый стол. Флаг.
Как всегда.
Николас сказал Джозефу Адамсу:
– Броз успел. Пока они не прикончили его.
Его охватило чувство безысходности, он вдруг понял, что смертельно устал. Все кончено.
Итак, игра окончена. Может быть, это и к лучшему. Кто знает? И все же теперь перед всеми обитателями убежища стоит огромная и вполне конкретная задача. Тотальная война до последней капли крови, война за то, чтобы вырваться на поверхность, не позволить снова загнать себя под землю.
На экране Талбот Йенси сказал торжественным, дрожащим от волнения голосом:
– Сегодня я могу сообщить всем вам и каждому из вас в отдельности, всем, кто год за годом трудился под землей…
Адамс прорычал:
– Ближе к делу, черт побери!
– …не жалуясь на трудности и лишения, страдая, но неизменно сохраняя веру… Мои дорогие друзья, ваша вера, которая на протяжении этих долгих лет многократно подвергалась испытаниям, все же оказалась истинной, ваши надежды сбылись! Мои дорогие друзья, война окончена!
Люди, сидевшие в зале небольшими группками, замерли, Николас повернулся к Адамсу, они посмотрели друг на друга.
– И уже очень скоро, - торжественно продолжал Йенси, - вы опять выйдете на залитую солнечными лучами поверхность Земли. И то, что вы увидите там, заставит вас содрогнуться; выйти на Свет Божий будет вам нелегко, и на это уйдет много времени. Я обязан предупредить вас, что выходить на поверхность вы будете постепенно, в порядке очереди. Но теперь это уже стало реальностью. Военные действия прекращены. Советский Союз, Куба, все члены Нар-Пака наконец признали свое поражение и согласились на…
– Лантано, - не веря своим глазам, сказал Адамс.
Николас встал и вышел из Колесного Зала.
Оказавшись в темном коридоре, он в раздумье остановился. Вероятно, Лантано, с Футом или без него, все-таки прикончили Броза сегодня рано утром, а если не утром, тогда в середине дня. И проделано все было мастерски, как и надлежит профессионалам. Они "по необходимости" выбрали своей целью дряхлеющий старческий мозг, потому что заменить этот орган никакой возможности не было: если уж сдавал мозг, то все было кончено. И ничем уже нельзя было помочь.
Броз, подумал он, мертв. В этом нет никаких сомнений. Выступление "Йенси" доказывает это. А больше нам никто ничего и не расскажет.
Правление йенсенистов, обман, продолжавшийся тринадцать лет, или сорок три года, если начинать отсчет с момента появления фильмов Фишера, закончился.
На счастье или на горе.
К нему подошел Адамс, оба молчали. Потом Адамс заговорил:
– Сейчас все зависит от Рансибла и Фута. Может быть, им удастся загнать Лантано в угол. Утихомирить его. Добиться того, что члены американского правительства в старое доброе время называли "равновесием сил". Возможно, для этого его придется вызвать в Совет Реконструкции и настоять, чтобы… - Он махнул рукой. - Богу одному известно, что теперь делать. Я надеюсь все же, что они что-нибудь придумают. Началась неразбериха, Ник, даю вам честное слово, я чувствую это, хотя нахожусь здесь, а не там, началась ужасная неразбериха, и будет она продолжаться очень долго.
– Но люди начнут выходить на поверхность, - сказал Николас.
– Я хотел бы увидеть, как Лантано, или тот, кто теперь программирует "чучело", объяснит бывшим обитателям убежищ, почему они оказались в гигантском, раскинувшемся на тысячи миль парке, а не среди радиоактивных развалин!
Адамс усмехнулся, лицо его исказила гримаса, отразившая противоречивые мысли: он лихорадочно обдумывал различные варианты - в нем снова ожил сотрудник Литературного отдела Агентства.
– Что же они, - размышлял он вслух, - кем бы они ни были, скажут сейчас людям? Можно ли придумать что-нибудь правдоподобное? Мне лично ничего в голову не приходит. По крайней мере, пока. Хотя, Лантано… У него, Ник, богатая фантазия. Он талантлив. Необычайно талантлив. Он, вероятно, выйдет из положения.
– Вы полагаете, - спросил Николас, - что самая большая ложь еще впереди?
После долгой паузы - он напряженно размышлял, - Адамс ответил:
– Да.
– А правду они не могут сказать?
– Что?! Ник, да поймите вы, что какая бы там ни сложилась ситуация, кто бы из этой шайки не прикарманил на время все козыри, после всего, что сегодня там произошло, у них теперь появилась прямо-таки работенка не из легких. Совсем не из легких, Ник. Им придется объяснить, откуда взялся ухоженный, с аккуратно подстриженным газоном парк, покрывший всю планету.
И объяснить это, причем самым убедительным образом, им придется не вам и не мне, и не парочке бывших жителей убежищ, а сотням, сотням миллионов обозленных, недоверчивых людей, которые будут отныне придираться к каждому слову, услышанному с телеэкрана! Хотели бы вы попытаться безукоризненно справиться с этой задачей, Ник?
– Нет, мне это не по нутру, - ответил Николас.
– А я бы попробовал. - Лицо Адамса исказило страдание, показавшееся Николасу отражением подлинной, захватывающей страсти. - Вот теперь я хотел бы поработать! Я хотел бы оказаться прямо сейчас в Агентстве, в моей конторе, в доме 580 по Пятой авеню - и заняться выпуском в эфир этой передачи. Это ведь моя работа! Это была моя работа. Но меня пугали туман и одиночество, я позволил им сломить меня. Но теперь я могу возвратиться, и они уже ничего со мной не сделают, я этого не допущу! Потому что ведь это так важно, мы работали над этим все годы. И вот наступил момент, когда мы должны все объяснить. А я здесь, я скрываюсь, я в убежище!
Он страдал, он испытывал чувство утраты, осознавая, что отрезан от своих коллег. И чувство это становилось все сильнее, как будто бы его гортань, до самого желудка, заткнули кляпом и он, лишившись воздуха, мог в любой момент рухнуть на землю. Адамс ловил ртом воздух. Тщетно. И все-таки он не сдавался.
