Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111
При словах «чертовой матери» аббат схватился за голову, говоря: «Господи Иисусе, прости эту грешницу». Караульный передал начальнику караула, тот начальнику дворцовой гвардии, а тот доложил стратегу. Последний как раз находился на праздничной трапезе, из-за которой и разгорелся скандал. Гнев, отразившейся на лице стратега, не ускользнул от внимания митрополита Мефодия, напротив которого сидел стратег. Он поинтересовался причиной перемены настроения последнего:
– Какая-то неурядица в войсках? – спросил он.
– Нет, ваше преосвященство. Это ваша паства бунтует, послушницы монастыря, которые должны петь после трапезы. Они не желают ждать ее окончания. Выдвинули ультиматум – либо их должны пригласить за стол, либо они сейчас вынесут двери и уйдут к чертовой матери, прошу прощенья за то, что повторяю эти слова. И соответственно, концерта не будет. Ни хоралов, ни литургий. Что будем делать, пригласить их или арестовать?
– За что же арестовывать? – удивился митрополит.
– Ну, статью мы подберем, – сказал стратег, – так что будем делать?
– Не знаю, – ответил митрополит, – я должен доложить начальству, посоветоваться.
Митрополит подошел к патриарху, тот, выслушав, нахмурился и пожал плечами. Их разговор не ускользнул от внимания царя. После недолгого обмена мнениями было решено позвать церковный хор за стол. В трапезную вынесли дополнительный стол и лавки. Тридцать монашек, одна другой моложе и прекрасней, оказались в благородном собрании и вызвали нездоровое волнение.
– Склонившись к стратегу, митрополит спросил:
– Кто у них зачинщик, можно узнать?
– Я уже выяснил, – ответил стратег, – вот та, что в центре.
И поймав его плотоядный взгляд, подумал: «Ах ты, старый пес, а как же умерщвление плоти».
– Недурна девица, – нимало не смущаясь, сказал митрополит, – и чего ее понесло в монашки?
Аббат, стоявший за спиной его с видом побитой собаки, рискнул вмешаться, чтобы умилостивить митрополита, ибо знал, что выходка церковного хора так просто ему с рук не сойдет.
– Она не монашка, ваше святейшество, – сказал он, – она родственница одного нашего служителя церкви. Поет в хоре по собственному почину. Она не так давно потеряла мужа, и вероятно, таким образом, оплакивает его. Правда, ходят слухи, что она сама же и отравила его, но я этому не верю.
– Пусть им незаметно подадут вина, – распорядился митрополит, – вино благотворно влияет на голос, в умеренных дозах, разумеется.
К концу трапезы послушницы смотрели на Ладу влюбленными глазами. Они были сыты впервые за долгое время бесконечного поста и пьяны, поскольку ни в питье, ни в еде их никто не ограничивал. Правда, все остальные гости были в неведенье относительно напитка, которым потчевали монашек, лишь внимательный взгляд мог определить, отчего вдруг заалели румянцы, и заблестели глаза. Вино не пила лишь одна Лада, лишь раз пригубив, она только подносила его к губам и вдыхала его аромат. Вино на царской трапезе было многолетней выдержки, таким вином не торговали нигде, у царского двора была своя винодельня в Каппадокии.
«Али бы сюда, – подумала Лада, – вот бы кто воздал должное этому напитку».
Между тем в Константинополе на царском пиру здравицы следовали одна за другой. Пили за царя, за истинную веру, за освободителей гроба Господня, за дружбу между восточной и западной церквями. Между прочим, на собрании присутствовал папский легат. Глубоко за полночь, вспомнили о церковном хоре. Но к тому времени выяснилось, что половина монашек, перебрав лишку, спит за столом, а вторая половина петь не в состоянии. На фоне полнейшего безобразия, одна Лада выглядела достойно. К кубку с вином она почти не притронулась, ела только один хлеб, словно она одна была послушница, а остальные – вольнонаемные. К ней и подступился разгневанный стратег, когда ему доложили о положении дел. Митрополит, с которым он надеялся разделить ответственность за этот конфуз, вдруг куда-то исчез. А на стратега смотрели холодные, не предвещающие ничего хорошего глаза папского легата. Стратег давно уже ждал нового назначения в Рим, поэтому понимал, что мнение легата о нем может статься решающим. Он подошел к Ладе и сказал, едва удерживаясь от брани.
– Послушай, сестра моя во Христе, Христова невеста или как вас там еще называют. Что же это такое? Я выполнил ваше требование, а как вы ответили на добро? Как я должен к этому относиться? Напились, как солдаты, а еще монашки называются. Царь ждет песнопений. Что будем делать?
На Ладу гневные филиппики никак не подействовали. Она смерила стратега презрительным взглядом и спокойно ответила.
– Вы сами виноваты. Не надо было держать нас в душной комнате три часа. И кто вас просил угощать нас вином. Вот они и ослабли, а потом и сомлели с устатку.
– С устатку, – недоуменно повторил стратег, – вообще-то это была идея митрополита, угостить вас вином.
Он немного сбавил тон перед холодным безразличием Лады.
– Что делать? Царь…
– Я уже это слышала, – прервала его Лада.
– Ну, раз слышала, так делай что-нибудь.
– А что я могу сделать.
– Сама пой, – в сердцах сказал стратег, – за всех.
– Ладно, – неожиданно согласилась Лада, – объявляйте мое выступление.
Стратег скрипнул зубами и пошел к папскому легату.
Легат, который весь вечер с интересом поглядывал на Ладу, проявил к ситуации неожиданное понимание.
– Ну что же, – сказал он, – всякое бывает, пусть поет.
– А как же царь, – спросил стратег, не веря своим ушам, – что он скажет?
– Да, кого интересует его мнение, – бросил легат, – пусть поет.
Стратег подал знак музыкантам, заиграла музыка, громкая, бравурная и резко пресеклась. Этого оказалось достаточно, чтобы в зале воцарилась тишина.
– Что будешь петь? – спросил стратег у Лады.
– Я исполню сонет, – ответила Лада.
– Объявляй, – бросил стратег адъютанту.
– Для высокого собрания исполняется сонет, – объявил адъютант.
Лада встала.
– А что играть-то, – спросили музыканты.
– Играть ничего не надо, я пою без сопровождения.
Лада исполнила первый куплет песни, написанный ее мужем.
Боярышник листвой в саду поник,Где донна с другом ловят каждый миг:Вот-вот рожка раздастся первый клик!Увы, рассвет, ты слишком поспешил!
Это была та самая песня, которую трубадур когда-то пел в Иерусалиме на приеме у наместника. Чистый и полнозвучный голос уходил под своды зала, в котором воцарилась полная тишина. Лада выводила строчку за строчкой.
Ах, если б ночь господь навеки дал,И милый мой меня не покидал,И страж забыл свой утренний сигнал…Увы, рассвет, ты слишком поспешил!
– Почему она поет одна? – спросил царь у своего окружения.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111
