Боннерсы считали себя местными феодалами. Похоже, они даже не представляли себе, что для того, чтобы завоевать такое отношение к себе, нужно прожить в этих местах по крайней мере сотню лет. Слуги, Да и жители окрестных деревень относились к ним с пренебрежением. Боннерсы не были дворянами, и нет худших снобов, чем подобные люди. Они поддерживают отношения с доктором и стряпчим, с соседскими сквайрами и, конечно, с викарием, „их заштатным преподобием“, как Мервин называл его. „Он добрый пастырь, а мы все — его овечки, старые и молодые, бедные и нувориши“. Мы постоянно смеялись над ними, их дети были бестолковыми. Им постоянно напоминали, что теперь они леди Дженнифер и джентльмен Пол, поскольку у них есть наставник и гувернантка. „Как много семей стремится к такому! говаривал мой работодатель. — Большинство заводит одного учителя на двоих детей, но денежки на то и есть, чтобы семья получила самое что ни на есть лучшее“. Такова была политика сквайра Боннерса, и это вполне устраивало меня, поскольку благодаря ей мы с Меренном и находились здесь.
Мервину удалось убедить Боннерсов в том, что детей следует учить верховой езде, это необходимый компонент благородного воспитания. В седле он держался превосходно. До этого мне не часто доводилось ездить верхом — у меня почти не было возможностей к этому. Мервин был полон решимости обучить меня. Он брал меня, разумеется, вместе с детьми, и раз господину Полу и мисс Дженнифер это нравилось, Боннерсы полагали, что это — прекрасное занятие. Они быстро взбирались по общественной лестнице и считали, что седло — это еще одна надежная ступенька.
Причина, по которой я решила написать сегодня, состоит в том, что глупая маленькая Дженнифер сказала мне:
— Я думаю, наставник очень мило относится к вам, мисс.
Я покраснела, что заставило ее захихикать, и сделала вид, что рассердилась. Но на самом деле я была довольна: люди все замечают. Так что, пожалуй, это стоит внести в дневник.
Март, 1. Не очень-то у меня продвигается дневник, лишь изредка какое-то важное событие заставляет меня взяться за перо. В течение долгих недель жизнь здесь течет совершенно неизменно, но я никогда не была так счастлива. Каждый день я просыпаюсь с радостным чувством, наверное, это любовь? А самое приятное, что мы оба живем под одной крышей.
Иногда нас приглашали пообедать за столом вместе с Боннерсами. Причина этого в том, что у них почти не бывает гостей, а мы — образованные люди, гораздо более образованные, чем наши наниматели, так что придаем столу определенный блеск. Это смешит нас. У Мервина всегда находится, что сказать о людях. Он весьма наблюдателен, и язык у него очень острый. Я говорю ему, что он излишне жесток.
Несколько дней назад пришел викарий и привел с собой какого-то родственника. Молодой человек, похоже, просто бездельник, но неплохо выглядит… Я бы сказала, что он симпатичен. Его зовут Джастин Картрайт».
Прочитав это, я ахнула. Это было почти физически ощутимым ударом. Джастин! И тут же меня поразило еще одно: как звали человека, которого мы сбросили в пруд? Мервин Данкарри! Я задумалась, почему Джастин дал мне почитать дневник какой-то странной молодой женщины по имени Мина? Теперь это стало приобретать явно важное значение.
Я продолжила чтение.
«Он живет у викария. Я думаю, что у него какие-то неприятности. Мне он нравится, Мервину тоже.
Март, 6. Знаменательный день в моей жизни: Мервин признался мне в любви! Мы обязательно поженимся, но это нелегко сделать наставнику и гувернантке, а пока мы строим планы. Я вне себя от радости и не могу думать ни о чем другом!
Март, 30. Сегодня мы ездили верхом в Бодмин. Мы объяснили это тем, что нужно купить учебники для детей, и, оставив их под присмотром слуг, выкроили для себя свободный день.
Я никогда не была так счастлива! Я смеялась, вспоминая, что ехала сюда с дурными предчувствиями, и теперь, когда думаю о том, какое счастье принесло мне пребывание здесь, с того самого момента, как я вошла в маленький вагончик местной линии, я просто не могу поверить в то, как мне повезло.
— Нам нужно купить кольцо, — сказал Мервин. — Залог любви!
— Я тоже хочу купить тебе кольцо! — ответила я. — У нас будет по кольцу.
— А у тебя есть деньги?
— Немного.
— Как и у меня.
Мы въехали в Бодмин и оставили лошадей на постоялом дворе, где съели по сэндвичу, запив его стаканом сидра. Даже самая заурядная еда кажется амброзией, когда человек находится в таком состоянии, в каком была я. Мы заглянули в ювелирную лавку. Кольца должны быть только золотыми, но цены превышали наши возможности. Тогда у меня появилась идея: почему бы нам не купить одно кольцо на двоих? Одну неделю его будет носить Мервин, а другую — я. Мы обнялись, потом зашли в лавку и купили золотое кольцо, на которое хватило наших денег, и внутри выгравировали инициалы: „МД“ и „ВБ“…»
* * *
Мне стало дурно. Я вновь увидела все это: пруд, от которого мне всю жизнь не избавиться, кольцо, которое я нашла… Я передала его Грейс, а она бросила его в море…
«…Вильгельмина, — сказал он, поскольку всегда называл меня полным именем. Он говорил, что оно хорошо звучит: Вильгельмина — это нечто внушительное, Мина — очень заурядно. — Вильгельмина, это кольцо делает тебя моей до тех пор, пока мы оба будем жить!» Я была очень счастлива. Мы посмеялись над этим кольцом: мне оно было явно великовато, а ему — лишь на мизинец. Позже мы приобретем два кольца — одно для него, а другое — для меня, и будем носить их постоянно, зная, что они для нас значат.
Апрель, 5. Полагаю, невозможно вечно находиться на пике счастья. Я понимаю, как Мервин чувствует себя, и, возможно, я уступлю ему… со временем, но я не могу просто так забыть о своем воспитании…
Мы с матерью были очень близки друг другу, и я всегда считала ее умной, а она говорила: «Новобрачная должна достаться мужу девственницей! Со мной было так, Мина, и я знаю, что с тобой будет то же самое. Я буду глубоко несчастна, если случится не так.
Это грех, Мина». Я согласилась с ней и пообещала быть чистой и девственной до дня бракосочетания. Должно быть, мы обе понимали, что, ведя такой бедный образ жизни, я вообще вряд ли дождусь бракосочетания, так что держать обещание мне было совсем не сложно. Но теперь Мервин настаивал, он изменился, стал несдержанным, даже злобным. По ночам он пытался проникнуть в мою комнату. Она была расположена рядом с комнатой Дженнифер, и я задумывалась, что произошло бы, если бы, проснувшись ночью, она зашла ко мне за чем-нибудь, что вполне могло случиться. Я понимала, что нас обоих выставят с позором… Я была уверена, что Боннерсы придерживаются очень твердых правил, поэтому заявила:
— Нет, мы должны подождать до свадьбы!
— А до каких пор нам придется ждать, находясь в нашем положении? поинтересовался Мервин.
Я полагала, что нам все равно следует ждать, строить планы, возможно, даже рассказать Боннерсам. Они могут позволить нам работать и после того, как мы поженимся. Мервин сказал, что очень сомневается в их согласии, а кроме того, мы ведь не собираемся провести здесь всю жизнь.
