Книга Эхо чужих грехов - Марта Таро

Июльское пекло в Париже оказалось просто невыносимым. Шея под воротником мундира у Алексея взмокла, из-под волос бежали струи пота. Дышать было нечем. Может, в прозрачной тени боковой аллеи сада Тюильри станет легче? Намочив платок в тёплой воде круглого фонтана, Черкасский вытер лицо и пошёл к серой стене дворца. Под деревьями оказалось чуть-чуть получше, солнце не жгло глаза и не палило кожу. Ещё бы ветерок с Сены и место на скамье, то можно было бы считать, что на сегодня у Алексея есть хоть какие-то достижения. По правде сказать, ничего хорошего в его жизни не было уже давно. Выпросив у государя отпуск, более двух месяцев метался Черкасский по госпиталям и казармам, пытаясь отыскать среди французов хоть кого-то, знавшего его сестру. Понятие «французский полковник», как именовала тётушка Апраксина похитителя Елены, оказалось настолько расплывчатым, что с таким же успехом можно было искать иголку в стоге сена.

«Даст Бог, Щеглов поможет!» – подумал Алексей.

Надеяться на помощь чужого человека – не друга и не родственника, вовсе не обязанного помогать князю Черкасскому в чисто семейном деле, – казалось не слишком разумным. Но что оставалось делать? Алексей знал лишь одно: если Елена жива, то должна быть во Франции.

Записку от Щеглова князю передали сегодня утром. Поручик отправил её в адрес штаба генерала Милорадовича, как видно, не зная, что Алексей давно вернулся в свиту государя. К счастью, записка попала в руки Александра Василевского, и тот переслал её в дом на улице Коленкур, снятый Алексеем на время пребывания в Париже. Щеглов писал, что будет ждать князя в саду Тюильри в четыре часа пополудни. До назначенного времени оставалось ещё четверть часа. Алексей осмотрелся и увидел свободную скамью как раз на перекрестье двух аллей. С неё просматривались оба прохода от ворот, здесь он не пропустит Щеглова.

«Интересно, как попал сюда помощник генерал-губернатора? Его же уволили из армии после ранения. Почему его вернули в строй?» – размышлял Алексей.

Щеглов ничего не написал ни о себе, ни о цели встречи, так что Черкасский даже не представлял, чего от него хочет отставной (или уже не отставной?) поручик.

Невысокая фигура в синей казачьей форме мелькнула у фонтана, а потом свернула на короткую аллею. Похоже, Щеглов? Человек приближался, и Алексей поднялся со скамьи. Это и впрямь оказался худой и до черноты загорелый Щеглов. Он тоже увидел Алексея и поспешил навстречу.

– Здравствуйте, Пётр Петрович! Какими судьбами? Вы теперь в войске Донском у Платова? – поинтересовался Алексей, пожимая руку старому знакомцу.

– Приветствую, ваша светлость, как я рад, что вы, оказывается, живы! – отозвался Щеглов. – Ну, а я – в ополчении, просто наш полк одели как казаков, видать, наверху решили, что русский Юг – один чёрт, что казаки, что ополченцы. Мы за городом расквартированы, со стороны Фонтенбло в поле стоим. А вы у Милорадовича?

– Нет, меня давно в Ставку забрали, а сейчас я отпуск взял. Сестру ищу. Вы, наверное, знаете о том, что произошло в моей семье?

Щеглов с сочувствием подтвердил:

– За этим я вас и искал. Наш генерал-губернатор ещё дома поручил мне с этим делом разобраться. Ну, а теперь всё стало ясно, виновные определены, осталось лишь привлечь их к ответственности.

Заявление Черкасского озадачило.

– Вы знаете, кто написал подмётные письма и стрелял мне в спину? – уточнил он.

– Знаю, – подтвердил Щеглов. – Давайте сядем, и я всё вам доложу.

Они сели на скамейку, и поручик рассказал Алексею о мадам Леже, её дочери и зяте, а потом и о трагедии в Ратманове.

– Я сразу не поверил, что князь Василий мог оказаться малопочтенной, но всё же подневольной жертвой коварной Франсуазы. Я подозреваю, что он не знал о втором, а вернее сказать, о первом муже Мари-Элен, но с вами он боролся сознательно и с немалым удовольствием. Более того, есть веские сомнения по поводу его непричастности к смерти ваших родителей и бабушки. Доказать это я не могу, но советую вам быть настороже. Такая ненависть никуда обычно не исчезает, после случившихся неудач она лишь усугубляется. Этого человека нужно остановить, пока он не навредил вам и другим членам семьи.

Щеглов ждал ответа, но Алексей молчал: речь зашла о его близких, а он до сих пор не научился произносить вслух слово «вдовец». Наконец он выдавил что-то маловразумительное о том, что тётка и младшие сёстры находятся в безопасности, а о судьбе Елены ничего неизвестно.

– А княгиня?..

Пауза в разговоре получилась такой длинной, что Щеглов понял – беда. Наконец Черкасский сказал, что его жена погибла, и сразу же перевёл разговор на другую тему:

– Князь Василий вышел в отставку и уехал. Куда – не знает никто, даже его собственные сыновья. Он, кстати, не поддерживает с ними никаких отношений. Давайте оставим в стороне ваши догадки о причастности дяди к смерти моих родителей и бабушки. С меня хватит пока того, что доказано. Лучше обсудим негодяев, убивших родственников моей жены. Бывший ресторатор, как я понимаю, отправился в Сибирь, а что же с его женой и тёщей?

– Вот в этом-то и загвоздка, – признался Щеглов. – Я уже с месяц бьюсь над этим делом. Франсуаза Триоле пропала. Её дочь живёт в особняке на улице Савой, но матери там нет. Все окрестные префектуры якобы ничего не знают о Франсуазе Триоле. Так что выходит, будто её зять наврал нам. Но я сам присутствовал на этом допросе, ресторатор был перепуган и говорил всё как на духу, да и в расписках из комнаты мадам Леже стояло имя Франсуазы Триоле, а суммы там были огромные. Вот и получается, что эту процентщицу здесь все поголовно прикрывают.

Как же это было знакомо Алексею! Французы выглядели услужливыми, но от этого они не перестали быть врагами, а проиграв войну, затаили ещё большую злобу на победителей. Князь очень сочувствовал Щеглову:

– Всё, что исходит от русских, встречает отторжение, так что ваши жандармы и полицейские – не исключение, министры ведут себя так же. Впрочем, этих двух женщин прикрывали и при Наполеоне. Я ещё до начала войны пытался навести справки во французском посольстве в Петербурге по поводу Мари-Элен, так тамошний секретарь – белокурый щёголь, по-моему, виконт де Ментон, или что-то в этом роде – врал мне в глаза.