– Я бы лучше нарушил тысячу клятв, чем разбил сердце Чи Хён, – прервал Софию Гын Джу, опять прислоняясь к стене. – Я люблю ее с того самого дня, как начал ей служить, но никогда не смел и мечтать, что это будет чем-то большим, чем… чем то, что ты сказала. Привязанность госпожи к рабу. А потом, в ночь Осеннего равноденствия, после того как мы отбились от гигантского духа на тыквенных полях, я помогал ей раздеваться перед сном, и…
– И что?
– И она выразила свои чувства ко мне более чем ясно, – чопорно сказал Гын Джу.
– Угу-у, – протянула София. – Слова мало что значат для богатых деток, Гын Джу. Не люблю приносить дурные вести, но если бы ты и вправду попробовал зайти дальше и что-нибудь сделать, она бы остыла быстрей, чем ты успеешь сказать: «Запретный плод на вид слаще, чем на вкус».
– А если бы молодая лейтенантка Бань свесила свою ветку со спелым плодом, то что бы ты сделала, дотянувшись? Обтерла бы его рукавом, надкусила и выбросила? Я видел, как ты всю дорогу пожирала ее глазами.
– А еще ты видел, как плохо это закончилось.
– Чи Хён любит меня, София, и я люблю ее, и даже если ты столь низменна, что веришь, будто необходимо плотское завершение, что ж… Будь покойна, мои клятвы осыпались, как перезрелые груши, отвергнутые даже…
– Да поняла я, поняла! – перебила София. – Откуда такая поэзия, Гын Джу? Ты за весь наш круиз ни разу даже песни не исполнил музыкальными вечерами, а теперь, когда речь зашла о принцессе, выдаешь самый пикантный стих по эту сторону Отеанских садов.
– Я никогда не осквернил бы ее память участием в вашем так называемом музыкальном вечере, – язвительно отозвался Гын Джу. – И обещаю следить за языком в присутствии столь взыскательного критика, как ты. Что касается твоего вопроса – да, есть священные клятвы, которые мы обязаны принести, прежде чем приступим к несению службы, и да, я нарушил их, и нет, я не горжусь тем, что их нарушил, но…
– Ага, понимаю, – сказала София, припоминая множество торжественных клятв, которые она за свою легендарную карьеру исказила, творчески переработала или просто проигнорировала.
– Даже смешно, знаешь. – Голос Гын Джу звучал весьма злобно, что вполне соответствовало моменту. – Сколько ночей мы с Чи Хён не спали после этого, и как часто наш разговор сворачивал на тебя – Предводительницу Негодяев, единственную женщину на всей Звезде, которая отказалась принять то, что мир предлагал ей; которая прожила жизнь на собственных условиях, которая умерла, но не покорилась. И вот я узнаю, что ты на самом деле вполне жива, и начинаю воображать, будто мы почти друзья после всего, что пережили на корабле… Но ты совсем не такая, как в легендах. Ты всего лишь слуга отцов Чи Хён, трусиха, которая сдается – вместо драки, подлюка, лезущая в сексуальную жизнь чужих тебе людей… Ты всегда была таким ничтожеством? Сказки о тебе – сплошное вранье? Ты вообще была когда-нибудь той женщиной, о которой рассказывают эти легенды?
София посмотрела на пальцы, покрытые шрамами. Морской воздух сыграл с ними злую шутку: эпизодическая боль, возникавшая в Курске, переросла в ежедневные приступы артрита. Она заслужила все, о чем говорит этот мальчик, тем не менее хочется задать ему трепку. София сжимала зубы, пока желание не прошло, а после вздохнула и села рядом.
– Это справедливо. Я пыталась взбесить тебя, чтобы добыть правду, и получила больше, чем искала. Прости меня, Гын Джу. – София ощущала, что произносит эти слова от всего сердца, но удивилась, закончив совсем иначе: – И кстати, поскольку лишение принцессы невинности – наверняка худшее преступление, чем помощь ей в побеге, то почему бы не рассказать обо всем остальном? Я с самого начала понимала, что ты ей помог, а теперь знаю почему, так давай покажи всю картину. Ты расскажешь правду, а я прослежу, чтобы вы с Чи Хён воссоединились.
– Я-то думал, нас могут казнить в любой момент, – сказал Гын Джу, и вялая улыбочка показалась у кромки его вуали. – И разве ты не должна вернуть Чи Хён в Хвабун?
– Я попадала в куда более опасные места, чем это, и все же помогала товарищам, – ответила София, хотя в данный момент у нее не было никаких спасительных идей. – А что касается ее возвращения домой, к родителям, так оно зависит от того, получу ли я от них и Феннека более интересное. Мне нужна армия, а кто возьмется ее финансировать, не так уж и важно. А еще, признаюсь, у меня есть романтическая жилка.
– О да, ты меня поразила своей сентиментальностью! «Трахаются как кролики»!
– Опять верно, – признала София и обнаружила, что говорит с этим печальным мальчиком откровенно, как с верным другом. – Я прячу эту черту характера лучше, чем ты, но мы здесь по одной и той же причине. Любовь – вот что живет во мне и гонит меня, Гын Джу, любовь к мужчине и его народу. Любовь к тем, кого я больше никогда не обниму и не поцелую, с кем не посмеюсь за кружкой крепкого.
Судя по его лицу, он верил, и это породило впечатление, что он теперь должен ей, причем никогда не узнает, как много должен.
– Так что вот она я, и клянусь каирном покойного мужа хранить твою тайну, пока меня не заберут демоны. Ну, хватит, давай отдохнем.
Гын Джу некоторое время молчал, потом встретил ее взгляд. Выдержал его.
– Хорошо, я все расскажу. Чи Хён…
Где-то неподалеку в коридоре с грохотом распахнулась дверь, и София с Гын Джу вскочили на ноги. Их зарешеченная камера, одна из нескольких, выходила в узкий коридор таможенного здания. К решетке подошли четверо. Предвечерний свет, проходящий через световые люки, заставлял офицерские сари сиять, как огненные кораллы. С завязанными глазами Софию и Гын Джу вывели из камеры.
Двери по обе стороны от них распахнулись и затворились, и они очутились на улице; дразнящие запахи города вряд ли могли сравниться с ароматами тесного «Клюва журавля», но буйство звуков куда резче било по ушам. Вверх по лестницам и вниз по пандусам провели их, слепых, мимо дыма и гама таверны или тубачни – а после в очередную дверь. Здесь, внутри, было гораздо тише, хотя все равно проникал гомон сквозь стену, и, после того как София споткнулась на слишком мягком полу, с ее головы наконец сняли повязку.
Ослепленная зеленым светом, София потерла глаза тыльной стороной кисти. Ни ее, ни Гын Джу не связали, и она, прикрываясь ладонью, чтобы не выдать интереса, по мере возвращения зрения осматривала просторную комнату в поисках выхода. Ужальня, пол устлан подушками, встроенные в стены инсектариумы кишат тараканами, многоножками, ледопчелами и дюжиной других разновидностей ядовитых насекомых. Между стеклянными камерами сидит ранипутрийка в маске, куда более подозрительная, чем таможенники, которые их привели, а теперь быстро вышли через дверь позади.
– Я не поверила, когда получила письмо Канг Хо, но вот ты здесь, – произнес знакомый голос, заставив Софию отнять руку от лица и посмотреть в заднюю часть комнаты, где на кушетке развалилась фигура. Мордолиз лежал у ее ног, и она, поднимаясь, потрепала его по голове. – Тебе, наверное, теперь дадут новую кличку: Ходячий Призрак или что-нибудь в этом роде.
